Андрей Орлов - Штрафбат. Приказано уничтожить

Впоследствии выяснилось, что танковая дивизия СС «Мертвая голова» не зря экономила силы. Усиленная парашютно-десантным батальоном и двумя ротами головорезов из «Ваффен-СС», она стремительным броском рассекла позиции 45-й стрелковой дивизии и продвинулась на десять километров на восток. Для сорок четвертого года это был вполне ощутимый успех. Радиоигра с неприятелем провалилась, подбросить дезинформацию о планах советских войск не удалось. И теперь многие головы должны были полететь – скорее всего, головы и правых, и виноватых.

Из штаба корпуса летели противоречивые указания, царил традиционный российский бардак. В образовавшийся выступ вливались свежие подразделения гитлеровцев, расширяли клин. В Багровичах еще стояли советские войска, но положение у них было катастрофичное. В городке, где в мирное время проживали около пяти тысяч жителей, царил «контролируемый хаос». Людей не хватало. Орущие «краснопогонники» собирали не успевших попрятаться по лесам гражданских, гнали их на северные и западные окраины, где заставляли рыть окопы. Сновали штабные «Виллисы» и полуторки, метались люди. Тягач по узкой улочке тащил увесистую полевую гаубицу; процесс сопровождался диким матом и треском ломающихся заборов. У католического костела, где расположился штаб дивизии, капитан Яворский спрыгнул в пыль, злобно покосился на угрюмо смотрящих ему в спину разведчиков и поковылял к крыльцу. Там лаялись связисты, и, беря с них заразительный пример, гавкала ободранная вислоухая дворняжка. За капитаном спрыгнул Кармазов и, растерянно оглядываясь на бывших спутников, потащился за командиром.

– Нам конец, – обреченно вымолвил Вершинин. – Эта гнида им сейчас такого наплетет, чтобы себя выгородить! А докладывать первыми через головы начальства вроде бы нельзя… Да и кому поверят? Делать-то чего будем, Леха?

– Калмаков поможет, – уверенно заявил Зорин. – Он не Господь Бог, которого нет, но авторитетом в офицерских кругах пользуется. Объясним – нормальный мужик, должен понять.

– Эй, водила, мать твою туда-то! – замолотил он по крыше. – Налево и в конец улицы, там мы выпадем!

В расположении роты их ожидало очередное потрясение. В строю осталось всего несколько разведчиков – они сидели понурые и потрясенные. Из трех взводов, ушедших во вражеский тыл, вернулись восемь человек; троих из них отправили в госпиталь, эвакуированный в Лозино. Разведчики попали в засаду на пятом километре – когда пересекали очередную возвышенность. Похоже, их ждали заранее: сдала информацию через линию фронта какая-то гадина. Били в упор из пулеметов, и было слышно, как смеются фашисты, как перекликаются между собой, заключают пари, не выразит ли кто-нибудь желания сдаться в плен.

Желающих позориться перед смертью не нашлось. Горстка разведчиков под командованием капитана Калмакова пробилась с боем к лесу, забросала пулеметные гнезда гранатами и с честью вырвалась из окружения. Сам Калмаков при этом погиб, прикрывая отход своих солдат.

– Что ж вы так, сержант? – задал риторический вопрос изувеченный нервным тиком ефрейтор Девятко. – Мы там погибали, а вы с Вершининым неизвестно чем занимались?

– Отстань от них, – пробормотал раненный в плечо, но отказавшийся от госпитализации Косоруков. – Их комроты куда-то посылал, я сам видел.

– Сержант Зорин, ефрейтор Вершинин, сдать оружие и следовать за нами, – объявил подтянутый субъект с погонами лейтенанта. «Да ты, дружок, хоть раз в бою-то был? – чуть не взорвался Зорин. – Или все своих по тылам подбираешь – весь такой чистый, отглаженный – да доставляешь «куда надо»?»

Виновных в неудаче Красной армии искали рьяно и доказательством вины особо не увлекались. Сорвали план командования по введению неприятеля в заблуждение, проворонили вражеское наступление, не смогли толком защитить отвоеванный рубеж – головы должны лететь налево и направо! И не только офицерские и генеральские, но и рядовые, а также головы младшего командного состава. Вполне можно было представить, что наплел руководству капитан Яворский. Факт наличия в своей группе немецкого разведчика он, понятное дело, скрыл. Стань это известно, Яворский стал бы первой кандидатурой на расстрел, не отделался бы отбытием наказания в «элитном» офицерском штрафном батальоне. Похоже, капитан имел серьезных покровителей.

Когда арестованных высадили у белого двухэтажного здания, сердце Зорина дрогнуло: в этом здании, помимо прочего, заседал трибунал 45-й стрелковой дивизии, через который он уже однажды прошел. Зорин понимал, что тогда лишь счастливый случай помог ему не отправиться в вечность. Ноги сделались ватными, дыхание перехватило. Почему государство, перед карательными органами которого человек трясется больше, чем перед идущими в атаку фашистами, считается самым справедливым на свете? Снова накатило безразличие, пропало желание отстаивать права, добиваться правды и справедливости, ведь сколь веревочке ни виться… Сами виноваты: агента живым не взяли, доказать факт его существования невозможно. А Кармазов, валявшийся на опушке в бессознательном состоянии, – не свидетель. Вот и «самодеятельность» Яворского не предотвратили…

– Какой я идиот, какой идиот, – шептал Мишка, словно молился. – Ведь имелось у меня навязчивое желание пристрелить эту суку! Так нет, пошел у тебя на поводу, гуманист ты наш ущербный.

В бывшем костеле царила суета, на которую равнодушно взирал с потолка чей-то иконописный лик. В одном из коридоров связисты протягивали кабель, в другом, наоборот, сматывали. Звуки разрывов приближались – их отлично было слышно через выбитые окна. Трибунал работал в скоростном режиме – даже отдышаться не дали, ознакомиться с делом, выступить в свою защиту. Заседатели и председатель были другие – не те, что в июле. Ротация в суде, видать, такая же, как в штрафных подразделениях. Незнакомый майор – член Военного совета дивизии, неустанно поглядывающий на часы, заседатели рангом пониже, обеспокоенно смотрящие ему в рот, автоматчики у входа – и неизменное зеленое сукно на столе, посреди которого стоял пустой графин. Временами он подрагивал от разрывов. При этом один из заседателей морщился, другой судорожно сглатывал, и только майор был спокоен. Он перебирал рукописные листы – почерк был крупный, беглый, явно доносчик торопился. Отпечатанных листов не было – некогда разводить тут канцелярию, когда враг у ворот.