Руслан Сахарчук - Месть смертника. Штрафбат

А ведь был на волоске от побега. Плоскомордый старшина с его пудовыми сапогами не дал Белоконю совершить большую глупость. Поблагодарить этого урода, что ли.

Сейчас он должен идти вперед. Нужно дать войне напиться своей крови – тогда она его отпустит. И не будет держать в заложниках его семью. Ради них!..

Белоконя привели к большому, глубокому оврагу. Сверху по периметру густо стояли автоматчики. Через каждые пять шагов были установлены ручные пулеметы. Все дула смотрели внутрь. Это было все, что Белоконь успел заметить, прежде чем его столкнули туда, под прицел доброй сотни стволов.

Бывший сержант кувырком скатился вниз, в шумящую толпу. Вокруг загомонили:

– Смотри-ка, еще один!

– Здоровый, падла…

– Нашего сволочного полка прибыло!

– Не очень-то битый…

– Чистюля! Франт!

Разноголосый гам прервала автоматная очередь над головами.

– Цыц, арестанты!!! – гаркнули сверху.

Шум не утих, но голоса стали глуше. Белоконь поднялся на ноги, отряхнул злосчастный китель, подобрал вещмешок. Он мельком подумал, что ничего из вещей, за которые его обвинили в мародерстве, у него не отобрали. А значит, вовсе не в вещах дело. Проклятье!..

На дне оврага расположились солдаты. Грязные, оборванные. Многие были избиты до полусмерти – они лежали на земле и стонали. Здесь было довольно просторно, арестованные сидели и группками, и отдельно. И лица, лица… Там и сям сверкали глазами перекошенные злобой морды – их было не так много, но они больше всего привлекали внимание. На новичка бойцы смотрели с безразличием – навидались.

Белоконь на глазок определил количество согнанных сюда солдат. Около четырех сотен. Цепь маячивших сверху энкавэдэшиков была для такого котла смешной охраной. Но никто не предпринимал попыток выбраться из оврага. Здесь были только фронтовики, это Белоконь понял сразу. А значит, все, кто хотел убежать, сдались немцам на передовой или рассеялись по лесам во время маршей.

Интерес к новичку быстро угас. Белоконь расположился на траве поодаль от больших групп. Он думал о Рите. В последние дни она незримо присутствовала в его мыслях – если не главным их объектом, то кем-то вроде наблюдателя. Что с ней теперь будет? Опять одна?..

Они прощались каждый раз, когда Белоконь вновь отправлялся в штаб. Он брал с собой весь свой скудный скарб: одежда – на себе, вещмешок – за плечом, винтовка… Они оба знали, что его могут открепить от госпиталя в любой день. И вот это случилось. Не так, как можно было предположить, конечно. Керженцев. Белоконь сжал кулаки до хруста. Рита, его прекрасная женщина-рысь, не просто осталась одна среди враждебных уродов. Из безликой, опасной для нее толпы выделялся капитан госбезопасности. Он всегда там был. Белоконь слишком отрешился от реальности, ему казалось, что он отсек прошлое Риты, что оно больше никогда ее не потревожит. А оно никуда не делось. Проклятье. Наверное, если бы он набросился на капитана Керженцева там, в блиндаже, того бы не успели спасти. С недавних пор у Белоконя был нож. В конце концов, у него с рождения были руки… Однако это означало сломать жизнь Люсе и троим карапузам, старшему из которых уже шесть. Белоконь знал, что система не прощает подобного, она подло мстит преступившим, ломая и перемалывая их беззащитных близких.

Задумавшись, он не заметил, как рядом появился один из арестантов. Он просто приполз и лег рядом. Это был один из бедняг, избитых до полусмерти.

– Дай водички, красный воин, – сипло попросил он. – Глотка совсем сухая.

Белоконь обернулся на голос и секунду смотрел в опухшее от кровоподтеков лицо, залитое запекшейся кровью из рассеченной брови. Затем он протянул фляжку.

– Спасибо, дорогой товарищ.

– Капитан Смирнов? – спросил Белоконь, когда тот напился.

– Нет, твоя покойная бабушка Нюра из Ханты-Мансийска, – сварливо откликнулся тот. – Приползла к тебе с приветом… Да Смирнов, Смирнов. Совсем не похож стал, а?

Белоконь пожал плечами.

– У меня плохая память на лица, капитан.

– Уже не капитан, как видишь. Миша я, забыл?

– Миша, – повторил Белоконь. – Миша, камрад, ты нашел меня, чтобы передать инструкции Абвера? Про бабушку из Ханты-Мансийска – это конечно же, пароль. Какой должен быть ответ? «Хайль Гитлер, бабуля»?

– Не смешно, гражданин Конский. И даже оскорбительно.

Белоконь хмыкнул, но извиняться не стал. Смирнов лег на спину и заложил руки за голову.

– Мистика у меня с капитанской шпалой, – сказал он. – Заколдованный круг. В третий раз разжаловали. Правда, чтобы за связи с фашистами… такого еще не было. Ну, Корж, ну, ублюдок!.. Я-то думал, вернусь триумфатором. И вернулся… Надо было втихую реку переплыть, найти управление, а мне славы захотелось. Про самолет мой знаешь?

– Знаю. Рассказали местные… крысюки.

– Так я нарочно такой выбрал. С африканской маскировкой. Скоро этих машин много будет, фрицы их из Египта стягивают – Сталинград брать. Мне, дураку, пофорсить захотелось. А Корж, язви его в душу, тут как тут. Ничего, еще посчитаемся… Тебя вообще за что, Конский?..

– За мародерство, – сказал Белоконь, не вдаваясь в подробности.

В этот момент над оврагом зазвучали начальственные голоса. Арестантов стали строить во фронт. Началась суматоха, и Смирнов исчезнул из виду.

Белоконю в некотором смысле повезло: он оказался в овраге, когда формирование штрафной роты из военных преступников подходило к концу. Многие арестанты сидели здесь, под открытым небом, не первый день. Когда особистам удалось построить штрафников в несколько рядов, в воздух поднялись кислые запахи немытых тел и испражнений. Белоконь стоял в середине первой шеренги и дышал через раз. Если бы не свежий ветерок, это пришлось бы делать еще реже.

Многие солдаты оказались не в состоянии даже подняться на ноги, не говоря уж о том, чтобы занять место в строю. С такими энкавэдэшники не церемонились – в лежачих просто начали стрелять. После нескольких убедительных хлопков в разных концах оврага ряды штрафников выровнялись и притихли.

По склону неторопливо спустился невысокий человек, при виде которого у сотен арестантов участилось дыхание. Белоконь закрыл глаза и постарался устоять на месте. Опять он, Керженцев. Но сейчас его не достать. Особисты в овраге, сверху, везде…

Но Рита! Эта тварь собирается… Нет! Люся! Нужно думать о Люсе. О Люсе и о малышах – Славка, Ира, Светочка…

Капитан госбезопасности неторопливо прошелся вдоль строя. Он оглядывал штрафников лениво, то и дело морщась. Пока длился этот смотр, вниз спустились еще несколько военных. Новоприбывших арестанты почти не заметили.

Керженцев стал перед строем и заложил руки за спину. Он улыбался. Улыбался под сотнями яростных взглядов. Прошла минута. Штрафники молчали. Керженцев скалился. Наконец в рядах кто-то не выдержал, прошипел: