Руслан Сахарчук - Месть смертника. Штрафбат

– После войны помоешься, – мрачно ответил Белоконь, терзаемый схожими желаниями. – А бриться… ну, брейся, никто не запрещает.

– Так ведь нечем, старшина! Своего инструмента нет, у немчуры какие-то фитюльки вместо бритв… Может, у тебя какая бритвочка имеется?.. Сыграл бы портсигар против бритвы? Ты только не вспыли, я просто спрашиваю!

Последние слова Сивой произнес очень поспешно.

Портсигар… Сперва этого добра хватало у гниющих на солнце фрицев. Потом перестало хватать. Белоконь даже не пытался пересилить себя и взять папиросы у мертвых, так и вертел самокрутки. Сбор трофеев на занятой высоте его не интересовал. Старшина был слишком занят – он переживал за своих женщин. Думал о них, когда рыл землю, грезил, когда проваливался в тревожный сон…

Все, что он добыл для себя, – губная гармошка да карманная библия на немецком. Эти вещи лежали на нарах, Белоконь дважды на них засыпал, прежде чем заметил. Гармошка была нестандартной – на ней были изображены бегущие олени и заходящее солнце. Библия была напечатана на очень хорошей бумаге. Белоконь оторвал и выбросил переплет и с тех пор приобщался к религиозным таинствам через легкие – сворачивая самокрутки. Если подумать, это был самый короткий путь.

В мрачные минуты душевной тоски Белоконь извлекал из гармошки с оленями тоскливые всхлипы и нечеловеческий вой. Она приглянулась Сивому, западавшему, как ворона, на все блестящее. Белоконю гармошка нравилась, но не настолько, чтобы не обменяться на что-нибудь полезное. Да хотя бы на хороший портсигар с папиросами. Но Сивой, несмотря на то, что портсигары достались ему даром и было их у него штук десять, вот так запросто меняться не хотел. Уголовнику это казалось какой-то дикостью – взять и обменяться. Он предлагал играть в карты, биться об заклад, кидать монетку – делал все, чтобы у него была возможность получить предмет без обмена. Причем по лагерной привычке норовил взять Белоконя наглостью. А как насчет сыграть, начальничек? Не боишься, мол?.. Белоконь между тем был на грани помешательства от событий последней недели. После второго такого наезда он сорвался. Белоконь схватил саперную лопату и погнался за шустрым уголовником – наверное, хотел зарубить. Гонял он его недолго – успокоился, обежав большую часть траншей. С тех пор Сивой очень явственно чувствовал в Белоконе силу и вел себя не так нахально, как с остальными. В глазах уголовника новоиспеченный старшина встал на одну ступеньку с начальниками – Титовым и Гвишиани.

В этот раз Белоконь просто не обратил внимания на предложение сыграть. Да и бритвы не было.

– Не барин, ножом побреешься, – сказал он.

– Ножом я себе всю шкуру сдеру, – сказал Сивой, – пока результат-то будет.

– Если нормально заточить, то не сдерешь.

– Эх, старшина, старшина… Сам заросший, а меня учишь.

Белоконь пожал плечами.

– Мне не до этого. Я и топором побриться могу, если будет надо.

– Как припрет, можно и голой задницей, – сказал Сивой. – Полрожи в кровищу, подумаешь! А ты так, чтобы начисто и не сдирая шкуру, можешь, старшина? Топором-то?

– Неси топор, попробую.

– «Попробую»! Не обижайся, но фуфло это все. Давай об заклад побьемся, чтоб интерес был. Только не вспыли, я просто предлагаю!.. Даю лучший, под завязку полный портсигар против твоей гармошки, что топором нормально не поскоблишься.

Белоконь подумал, что все равно когда-нибудь придется бриться. Старшине так ходить можно лишь в исключительных случаях, а вообще-то не положено.

– Идет, – сказал Белоконь. – Где топор?

– Найти инструмент – дело десятое, – радостно сказал Сивой. – Найдется позже – обрастешь больше… Шучу, старшина, не кипятись. Пустячное вообще-то дело – в городок сгонять, да взять там любой. Меня можешь послать, я с удовольствием схожу. Не сбегу, не бойся. Хотел бы свалить, свалил бы раньше.

Заявление было сомнительным, но Белоконю было в общем-то все равно. Сивой этого не заметил и стал развивать тему.

– Я ротным хочу быть, – пояснил он. – Как думаешь, старшина, оставит меня товарищ Титов ротным?

Если бы Белоконь не был в таком жутком состоянии, он бы ответил резко. Возможно, кулаком в зубы. Претензия уголовника быть ротным над бывшими офицерами и сержантами была немыслимым нахальством. Но в горячем солнечном мареве любой бред казался таким же бредовым, как и правда. Поэтому Белоконь просто ответил:

– Не зарывайся, гражданин Сивой. У тебя есть шанс, только если нам пригонят пополнение из бывших зеков… Так что лучше беги, – закончил он неожиданно для себя.

Через час из захваченного городка к энкавэдэшникам приехал «газик» с парой офицеров. По случаю попутного транспорта Гвишиани поручил Белоконю съездить в населенный пункт и, реквизировав какую-нибудь повозку, нагрузить ее мясом. Горец тоже страдал от отсутствия нормальной еды. К тому же тридцать человек – не триста, на всех хватит одной свиньи. Или барашка. Рекомендовано было упирать на барашка.

Титов дал Белоконю записку к командиру гвардейского полка с просьбой поделиться со штрафбатом оружием. Комбату сообщили, что уже сформировано огромное пополнение для его батальона. Личного оружия могло не хватить даже с трофейными автоматами и винтовками.

Белоконь отправился в город на тряском автомобильчике с офицерами. По кружной проселочной дороге машина обогнула небольшой лесок. Белоконь рассудил, что прямой пеший путь к городку можно было проделать быстрее, зато теперь он не заплутает, когда поедет обратно на повозке.

Штаб полка разместился в двухэтажном зданьице исполкома, над которым выгорал на солнце упомянутый Смирновым красный флаг. Здесь Белоконем и его запиской занялся интендантский майор. Майор нашел для штрафного старшины простую крестьянскую телегу. С точки зрения интенданта, у телеги был тот очевидный плюс, что в нее много не поместится.

Они пригнали телегу к одному из двориков, где солдаты разделывали свежатину. Майор расщедрился, и старшине выделили половину коровьей туши. Это было очень неплохо – все-таки Белоконь просил для штрафников, то есть могли вообще ничего не дать. Однако по случаю взятия города малой кровью гвардейцы были веселы, а майор-интендант так и вовсе был счастлив. Судя по всему, немцы не успели здесь все разграбить.

Пока тушу укладывали на телегу и заматывали в брезент, Белоконь приметил огромный топор, воткнутый в колоду. Рядом курил упитанный детина в окровавленном фартуке. Белоконь пообщался с великаном – он оказался полковым кашеваром. Обнаружив необычайную чуткость к нуждам штрафбата, повар согласился отдать недавно найденный и заточенный топор в обмен на какую-нибудь памятную безделушку. Белоконь махнул рукой и вручил ему свою необычную гармошку – с условием, что за эту вещь придется пожертвовать также точильным камнем. Детина легко согласился. Белоконь забросил колун на телегу и покатил получать оружие, которое полку было не жаль отдать штрафникам.