Владимир Алеников - Звезда упала

Он пытливо вглядывался в её лицо, проверял впечатление, которое произвела на неё его тирада. Наконец-то всё было сказано.

Он виноват перед ней, но сейчас это позади. Он доказал, как серьёзно и уважительно относится к ней, он долго ждал этого момента, не торопил, не настаивал. Бог оценил его усилия, поселил в ней его семя. И теперь Вера будет полностью принадлежать ему.

Иначе и быть не может.

Разве возможно, что она не простит его?

Разумеется, нет.

Ведь она носит в чреве их младенца…

Вера, однако, не произнесла ни слова. Что она могла ему сказать?..

Чем ответить на такой щенячий, унижающий её восторг?..

У неё больше не было сил ни на что, даже на ненависть. О какой женитьбе он болтает, этот крепкий немецкий парень, насильно обрюхативший её? У неё есть муж, дочь, разве он забыл об этом?..

Как он глуп, этот самодовольный немец…

Он ничегошеньки не понимает про неё…

На что он надеется, дурачок?..

Генрих словно услышал её мысли, быстро опустился на колени, приблизил к ней лицо.

— Вера, пойми, наконец, что ты свободна, — горячо зашептал он. — Я дважды наводил справки. Ты же знаешь, как мы, немцы, аккуратны в делопроизводстве. Среди живых твоего мужа нет, поверь мне. А твою дочку я разыщу, как обещал, как только кончится война. Мы заберём её к себе. У нас будет большая счастливая семья. Ты согласна, Вера? Скажи, что ты согласна!

Вера по-прежнему молчала, удивлённо глядя на него большими глазами.

Генрих по-своему растолковал это молчание. Он нежно улыбнулся ей, приподнялся и стал медленно наклоняться, чтобы поцеловать.

Вера подалась назад, вдавилась в кресло, в ужасе смотрела, как приближаются его жадные полные губы. И в это время снова почувствовала острый приступ тошноты.

Не в силах больше сдерживаться, она сильно оттолкнула его, закрыла ладонью рот, вскочила на ноги и стремительно выбежала из кабинета.

Генрих Штольц, продолжая улыбаться, смотрел ей вслед. Он позаботится о ней, ей больше не о чем беспокоиться.

Всё в этой жизни происходит не зря, всё имеет свои основания. Бог рукой фюрера направил его сюда, в холодную дикую страну, чтобы он нашёл здесь, в маленьком глухом поселении, своё счастье. Так было надо, чтобы они встретились.

Он вынужден признаться, успехи и поражения немецкой армии волнуют его сейчас куда меньше, чем то, что происходит между ним и Верой. Но ему нисколько не стыдно в этом признаваться. Потому что это судьба.

Не случайно она не успела уехать из Дарьино, не случайно навсегда сгинул её муж. Эта красивая гордая русская женщина была изначально предназначена ему, Генриху Штольцу.

Так написано на скрижалях, так и произошло, в конце концов.

В начале марта неожиданно в одночасье в посёлок вернулись птицы. Причём не только вороны, но и многие другие — воробьи, снегири, синицы, галки…

Вера и Надя сидели во дворе больницы, где прогуливались выздоравливающие и легко раненные немецкие солдаты и офицеры, дышали весенним воздухом, тихо переговаривались. Надя курила, Вера хмуро поглядывала по сторонам, её ничто не радовало.

Свободное длинное габардиновое пальто, которое где-то раздобыл ей Генрих, полностью скрывало её уже вполне заметно округлившийся живот. Впрочем, сюда, в больницу, Вера ходила почти безбоязненно. Кроме Нади и бабы Луши никого из русских тут уже не осталось. А бабы Луши она не опасалась, та всё понимала, умела хранить чужие секреты, лишнего слова от неё никто никогда не слыхал.

Последнее время Генрих Штольц окружил её постоянным, настойчивым вниманием, которое только до крайности раздражало Веру. Он почти полностью освободил её от необходимости ходить на работу, но всё время находил предлоги, чтобы самому бывать у неё, привозил на дом переводы, вынудил всё же заниматься с ним русским.

Весна, всегда приносившая облегчение и надежду, на этот раз несла в себе только ужас и отчаяние.

— Я больше не могу, Надя! — тихо жаловалась Вера. — Я не знаю, что делать! Меня тошнит от его подарков, от этих уроков! Я ненавижу его! Ненавижу этого ребёнка!

— Не говори так! — испуганно повернулась к ней Надя. — Не надо! Пожалуйста…

— Нет, ненавижу! — настаивала Вера. — Я не хочу, чтобы он рождался! Я не хочу, слышишь! — выкрикнула она.

Ковылявший мимо солдат на костылях удивлённо оглянулся на неё. Вера вызывающе посмотрела в ответ, но тут же лицо её сморщилось, стало маленьким, несчастным, и она безмолвно, безутешно зарыдала.

Надя нежно обняла её.

— Тс-с-с-с! Верочка! Веруня! Не надо! Успокойся! Я тебя прошу! Вон на нас смотрят…

— Я больше не могу-у-у-у! — жалобно скулила, всхлипывала Вера. — Он уже всё рассчитал, уже отпуск попросил. Как только я рожу, он повезёт меня в Германию, чтобы там пожениться! Надя, Наденька, что же мне делать?..

— Потерпи, Верунь! Я слышала, наши перешли в наступление. Они скоро вернутся!.. Потерпи, мы что-нибудь придумаем…

Надя говорила, сама понимая, что её слова звучат неубедительно, фальшиво. Вере ничем нельзя было помочь. И на самом деле она ничего не могла посоветовать подруге, мучилась от собственного бессилия.

— «Вернутся!» — горько передразнила её Вера. — И что? Что я буду делать? Кому я в глаза смогу посмотреть! Со мной и так почти никто не здоровается! А Наташа? Что я скажу Наташе, когда она вернётся? Что у неё теперь братик или сестричка, которого зовут Гансик или Эльза… О, господи! Ну за что?! За что?

Она снова разрыдалась. Эти последние месяцы она плакала столько, сколько никогда за свою предыдущую жизнь. Ей казалось, что она выплакала все слёзы на много лет вперёд. Но к её удивлению, они всякий раз снова струились по лицу безудержным солёным потоком.

Окно на втором этаже распахнулось, оттуда высунулась баба Луша, энергично замахала рукой:

— Надя! Иди скорей, тебя ищут!

Надя затушила сигарету, вскочила с места.

— Не отчаивайся. Я вечером приду, мы что-нибудь решим.

Вера равнодушно кивнула, было непонятно, услышала ли она то, что сказала Надя.

Тяжело встав со скамейки, она, не прощаясь, заковыляла прочь. Безнадёжно потащилась в безрадостную весну, на прочной незримой цепи волокла за собой свою беду.

Надя секунду с состраданием смотрела ей вслед, затем смахнула невольно появившиеся на глазах слёзы и, резко отвернувшись, побежала в здание.

Прошла ещё неделя. Всё вокруг бурно оживало, оттаивало. Но чем теплее становился воздух, тем мучительнее и тягостнее становился для Веры каждый новый день.

Минуты быстро складывались в часы, а те проносились всё быстрее, ускорялись, издевательски приближали страшный момент её позора. Время предало Веру, оно тоже оказалось на стороне врагов, неотвратимо загоняло её в западню, из которой не было выхода.