Год 1944-й. Зарницы победного салюта

Подошел командир соседнего орудия сержант Петр Юдаксв.

— Ты как, Гриша, думаешь, откуда фрицы появятся?

— Скорее всего, справа, — ответил Гурьянов. — А может быть, вон из того леса.

— Говорят, «тигров» много…

— Да, орешки трудные…

— Ты уже встречался с ними?

— Приходилось, — Гурьянов тронул за плечо товарища. — Если пойдут на меня — поддержи, но первым не стреляй. Подпусти поближе, чтобы бить наверняка.

— До завтра, — попрощался Юдаков и крепко пожал ему руку.

— В оборону, значит, переходим? — спросил у Гурьянова с ноткой досады в голосе наводчик Ахмедшин. — Шли, шли с боями вперед — на душе радостно было, а сейчас отбиваться будем.

Гурьянов достал кисет, неторопливо свернул цигарку, передал кисет наводчику.

— Сам не люблю в обороне киснуть, а отступать тем более. Стыдно спину врагу показывать, не по-человечески. Но теперь другое дело — боевая обстановка требует.

— А сейчас тоже спину показали, — съехидничал Ахмедшин, прикуривая от командирской цигарки. — Шли на запад, а пушки развернули на восток.

— Эка, хватил! Да там в тылу целая танковая армия фрицев осталась. Не полк, не дивизия, а армия! К своим прорываются. Так что готовься к встрече.

— Сегодня какое число? — спросил Ахмедшин.

— Восемнадцатое апреля, — ответил Григорий.

— Через неделю мне двадцать лет стукнет…

— Отпразднуем. Мне вот за тридцатку перевалило. Домой бы сейчас… В родную Шанталовку… — Гурьянов растер листик кустарника, глубоко вдохнул аромат первой зелени, посмотрел на холмистое поле, по которому змеилась дорога, ныряя в темный, неприветливый лес — Скоро и там все зацветет. Сеять начнут… — Он одернул гимнастерку. — Ну ладно… Размечтались… Пора на отдых. Завтра день предстоит жаркий.

Как только на востоке занялась заря, со стороны леса послышался приглушенный гул и лязг железа.

Гурьянов еще раз по-хозяйски осмотрел огневую позицию, снаряды, гранаты на бруствере и скомандовал:

— Орудие, к бою! Бойцы заняли свои места.

На опушку леса выполз первый танк, за ним второй… Третий… Четвертый…

— Ого… Четырнадцать… Половина — «тигры», — успел подсчитать Ахмедшин.

Из леса выскочили бронетранспортеры и грузовики. Пехота высыпалась из машин и растеклась по полю. Стреляя наугад, танки поползли вдоль дороги к лесу. Вспыхнули первые разрывы — это открыли огонь артиллеристы с закрытых огневых позиций.

Гурьянов посмотрел в бинокль. В какой же из этих изрыгающих огонь громадин командирский экипаж? В левой? Да, малейшее изменение направления движения этого танка тотчас повторяют остальные…

— По левому, прямой наводкой, бронебойным, прицел шесть! — Гурьянов сделал паузу и взглянул в сторону Ахмедшина.

Тот, поймав в панораму танк, неотступно повел за ним ствол орудия. 600 метров… Вот танки скрылись в маленькой лощине… Появились снова… 500… 450…

Передние танки свернули правее и пошли по дороге…

Гурьянов видит, что передняя вражеская машина подставила свой борт.

— Огонь!

Снаряд, черкнув по броне, свечой взвился в небо.

— Наводи в левый каток! — крикнул Гурьянов. — Огонь!

Второй снаряд достиг цели. Танк остановился, неуклюже опустив хобот пушки. Черный дым вырвался из открывшегося люка Остальные машины попятились назад.

Автоматчики шли в направлении позиции цепью…

— По пехоте, осколочными беглый! — скомандовал Гурьянов. Снаряды рвались в гуще атакующих.

Захлебнувшаяся атака через час возобновилась с новой силой. В бой ступило орудие Юдакова. Помогли также артиллеристы, стрелявшие закрытых позиций. День угасал. Уполз за лес и противник. Артиллеристам привезли еду.

— Хорошо мы их, а? — крикнул Гурьянову наводчик Ахмедшин, с аппетитом опорожняя котелок с кашей.

… 20 апреля 1944 года сержанту Гурьянову запомнилось на всю жизнь.

Он подпустил врага на верный выстрел. Загорелся первый «тигр». Запылало еще два танка, подбитые другими орудиями. Несколько последующих выстрелов — и очередная машина врага осталась без гусениц. Подбитый «тигр» зловеще повел стволом и выстрелил.

Гурьянов посмотрел на орудие. Наводчик Ахмедшин как-то обмяк и сник на станину. Осколком разнесло панораму.

Одним прыжком Гурьянов оказался у панорамы — разбита! Оттащив битого в сторону, он навел орудие через канал ствола в очередной танк.

Грохнул выстрел. Григорий взглянул из-за щита. Танк окутался черным дымом.

— Горишь, проклятый! — торжествующе крикнул Григорий.

Левее, в обход позициям, надвигалась еще одна стальная громадина. И снова Гурьянов через канал ствола наводит орудие в цель. Выстрел — и танк, развернувшись на разбитой гусенице, застыл.

Совсем близко подошли и фашистские автоматчики. Они буквально поливали свинцом позицию Гурьянова. Спасал щит.

Гурьяновцы ударили беглым огнем по пехоте.

Поле вздыбилось разрывами снарядов. Чадящими кострами горели подбитые танки. Враг откатывался в лощину, а затем снова шел в атаку.

Казалось, танкам не будет конца. Один из них, выдвинувшийся ближе всех, развернулся и, неуклюже переползая через рытвины, шел прямо а орудие Гурьянова. Григорий не слышал разрывов, не видел кипящего округ боя. Он стрелял. Все его мысли, воля и разум были сосредоточены только на этом ползущем фашистском танке. Сержант знал, что ели не подобьет его, то «тигр» подымется над позицией, подомнет под себя расчет и пушку.

Расстояние — рукой подать.

Сколько он сделал выстрелов — не помнил. Два… три… пять… После очередного «тигр» остановился. Но и вражеский снаряд угодил прямо в орудие.

Отброшенный взрывом, оглохший, Гурьянов с болью посмотрел на изуродованную пушку, на поле боя. Между пылающими танками просачивалась вражеская пехота.

— Ко мне! — крикнул сержант своим орлам. А когда увидел их рядом, твердо сказал: — Прорваться по нашим трупам мы этим сволочам не позволим, — и распорядился: — Андрей, бери автомат и бей с правого бруствера. Не забудь про гранаты. Они там. Ты, Виктор, постарайся достать их с левого окопа…. Да точней стреляй… А мы с Петром дадим им отсюда….

Когда гитлеровцы ринулись к орудию, они были встречены плотным ружейно-автоматным огнем и гранатами… Враг откатился за спасительную стену леса.

Перед позицией орудия сержанта Григория Гурьянова как свидетельство героического подвига артиллеристов чернело пять поверженных стальных чудовищ, валялось более двух рот убитых солдат.

Еще немало огненных верст пришлось прошагать сержанту Григорию Гурьянову. И всюду он был в числе первых. Родина по достоинству оценила подвиг мужественного артиллериста, присвоив ему высшее звание воинской доблести — звание Героя Советского Союза.