Сергей Тютюнник - Непримиримые (сборник)

Полдня полк висел над водой. Караси радовали прожаренных войной и солнцем вояк, как цирк – детей. Василий порхал вокруг «фонтана» и краснел от похвалы.

– Вот молодец! Где достал рыбу? – спрашивали.

– Из Каракумского канала, – искрился Вася.

– А там что – водится?

– Да там вот такие белые амуры! – по-рыбацки разводил руки Самсонов.

– Ты смотри! – удивлялись такому факту офицеры и снова повисали над водой, следя за ленивыми карасями.

После обеда появился Зыков. Он подошел к «фонтану», пристально осмотрел собравшихся, давая понять, что службой надо заниматься, а не «байки травить», и только потом заглянул в воду.

– Это что за зоопарк? – спросил, изогнув тонкую полоску усов.

– Карасики… Самсонов из Туркмении привез, – подсказали из толпы.

– Где Самсонов? – стал крутить головой командир.

– Я тут, – высунулся начпрод.

– А огурцы и лук ты из Туркмении привез? – Зыков уперся взглядом в бледнеющего Василия. – Или только аквариум?

– Не было на складе…

– Значит, так, Паганель ты наш! – не дал ему объясниться командир. – Не хера полк в цирк превращать! Ты начальник продслужбы, а не юный натуралист, и деньги тебе государство платит за организацию питания полка согласно установленным нормам! И нечего народ тут забавлять и отвлекать от службы!

Офицеры потихоньку стали рассасываться.

– В третьем батальоне, – продолжал разнос Зыков, – вчера кобре зубы выломали и за хвост ее таскают, баб в санчасти перепугали!.. Хватит игрушек! Сегодня на ужин, Самсонов, зажаришь этих карасей и лично принесешь! Понял?!

Василий молчал.

– Я спрашиваю: понял? – распалился Зыков.

– Понял, – начпрод чувствовал, что по нему проехал танк…

Четырех карасей повар зажарил, и Василий мужественно понес тарелку с рыбой от кухни через всю офицерскую столовую за перегородку в «греческий зал», к начальству. Командир заметил, как дрожали руки у Самсонова, и пожалел Ваську. Пожалел и о том, что сказал у «фонтана». Перед офицерами было теперь неловко. Опять конфуз, и опять при участии этого пацана-начпрода…

Поставив тарелку на стол, Василий с гипсовым лицом вышел в общий зал. Все офицеры полка ели молча. Никто не подначивал начпрода. Самсонов стоял, как обелиск, буравил глазами стены и думал про то, что командир – хам и быдло. Душа у Василия затвердела, в горячей голове пробудилось желание позорной смерти Зыкова где-нибудь не в бою…

Ужин закончился. Все ушли. Василий, сам не зная почему, заглянул за перегородку к начальству. Четыре жареных карася лежали на тарелке нетронутыми.

У Самсонова по ногам пошел зуд. Он сел. Не отрываясь, смотрел на остывшую рыбу, и нутро его размякло. Вот, думал он, идиотизм. Мучился – доставал бочку для воды, тащил ее с рыбой две сотни километров, половину карасей угробил. Надеялся даже прудовое хозяйство завести, а не только ради развлечения. На весь полк рыбы, конечно, не напасешься, но для раненых и офицеров со временем можно было бы сделать. Что тут наивного? Дак нет, пришел дурак, поиздевался и есть даже не стал. Даром караси погибли. Теперь еще и на помойку выкинут, жадным мухам на съедение…

Сидел Васька, думал все эти мысли и стал потихоньку есть карасей. Не пропадать же им, в самом деле. Хоть какая-то польза. И съел.

Съев, заглянул Василий на кухню и увидел прапорщика – начальника столовой, у которого сизые глазки бегали, как мышки.

– Степаныч, – требовательно, каким-то чужим голосом обратился к нему Самсонов, – мы с вами уж сколько служим, а так ни разу и не посидели по-товарищески. Я знаю, вы самогонку гоните – тащите-ка пузырь сюда!

– Да откуда вы взяли про самогон? – с невинным видом и юркими глазками стал отрицать прапорщик факт самогоноварения.

– Степаныч, только не надо… – Самсонов скривился.

Прапорщик принес бутылку вонючей самогонки и осушил ее с начпродом быстро, совсем не по-товарищески, а словно выполняя воинское упражнение: делай раз – налили, делай два – выпили, делай три – закусили. Разговор не клеился. Васька деревенел головой и стекленел глазами. Сидели недолго, расстались легко.

Самсонов направился к бараку. Душа его горела. Свинцовый взгляд командира, теплая вода «фонтана», блестящая чешуя карасей, их молчаливые дергающиеся рты в момент кровавой резни на кухонном столе, шкварчание сковородки, молчание офицеров в столовой – все это прыгало перед глазами и туманило голову.

Васька влетел в свою комнату, схватил горшок с кактусом и направился к модулю, где жили командир и замы. Окна у Зыкова горели, и Самсонов нетвердой рукой запустил в стекло горшок. Зазвенело, посыпалось, всколыхнулось внутри.

Командир выглянул не сразу. Видно, опешил или подумал, что напали «духи». Затем показался в пустом окне и рявкнул:

– Что за еханый бабай?

– Не кричите, товарищ подполковник! – решительно ответил окаменевший Васька. – Это я, Самсонов, после хорошего ужина хотел пожелать вам спокойной ночи.

– Нажрался, гнида! – распухал от гнева Зыков.

На улицу выскочили замполит, Кабисов и начальник штаба, сидевшие в гостях у командира.

– Так точно, товарищ подполковник. Карасей помянул. Разрешите идти отдыхать?

– Молокосос! Придурок! Вон отсюда! Проспишься – завтра поговорим!

– Может, часового приставить к нему? – спросил начштаба. – Еще натворит чего-нибудь…

Тут подоспели два капитана – соседи Самсонова по комнате – медик и молодой замполит батальона.

– Мы присмотрим за ним, товарищ подполковник, – обратились они к командиру.

Зыков махнул рукой:

– Идите вы все!..

Самсонов спал не раздеваясь, наполняя самогонным духом комнату, и в его желудке сгорали карасики, распаляя начпродовы сны.

Замполит полка и Кабисов долго курили на улице недалеко от окна Самсонова и обсуждали варианты понижения его в должности (ведь лейтенант – на капитанской): с полком не справляется, нужно переводить на отдельный батальон, на должность рангом ниже. К тому же с командиром нелады, и это главное. Дойдет до общедивизионного скандала, а то и на всю 40-ю армию прогреметь можно. А для достойного «развода без претензий» требуется хорошо организованное партсобрание, где товарищи заклеймили бы начпрода позором и ходатайствовали перед вышестоящим командованием… В общем, Кабисов с замполитом курили и наблюдали за окном с одной раскрытой створкой, занавешенной марлей, где в глубине комнаты спал чудаковатый лейтенант по прозвищу Паганель. Боялись, что еще что-либо произойдет. Но ничего не происходило.

Полковой партийный народ стал собираться в штабном классе тактики. По первому вопросу – претворять в жизнь решения какого-то очередного партийного форума, по второму – клевать начпрода за плохую работу и личное пьянство с дебошем.