Сергей Тютюнник - Непримиримые (сборник)

– Подъем! Артподготовка началась!

После боя домой возвращались не все. В одной из боевых машин егоровской роты наполовину опустело десантное отделение. Солдат, которые здесь раньше сидели, унесли вертолеты. Одного убитого и двух раненых. Теперь в БМП лежала очумелая от жары и грохота овца. Егоров оставил ее про запас.

Колонна возвращалась, а в недалеком кишлаке хозяин пощипанной войсками отары, сидя в тени, смотрел на старого пастуха-пуштуна. Тот уже перестал кричать. Седая борода его была забрызгана розовой пеной. Дедову худую спину измочалили дубинами, и сквозь дыры в одежде чернели струпья.

Егоров, вернувшись в полк, проведал раненых и замариновал баранину у Зины в столовой. Под вечер Олег посадил официантку к себе в боевую машину, сам сел за штурвал и выехал на стрельбище, располагавшееся рядом с полком. Там на костре жарил мясо, потел лысиной и смотрел на женщину и щенка, игравших меж собой на иранском ватном трофейном одеяле, широком и пестром. Официантка отдалась капитану на этом же одеяле. Потом лежала, как остывающая после выстрела гильза, и гладила собачонку. Олег курил в вечернее небо, вспоминая бледное лицо убитого солдата. «Кого на похороны в Союз пошлют?» – думал он.

– Как его зовут? – разнеженно спросила Зинка, положив палец с красным ногтем в слабую пасть щенка.

– Игорь, – выдохнул дым Егоров.

– Как это – Игорь? Обычно называют Дембель, Замена или что-нибудь эдакое, – удивилась Зинка.

– Ты про кого?

– Про щенка, про кого же еще?

– Щенка – Зина, – потеряв бдительность, стрельнул Егоров.

Женщина приподнялась на локте и, пристально посмотрев на лысую егоровскую голову, прошипела зло:

– Ах ты, собака… Сам кобель!

Олег уже преодолел замешательство, сел и, выдохнув табачный дым в Зинкино перекошенное лицо, подчеркнуто спокойно сказал:

– Ну, чего ты пенишься?.. Мне совсем не хочется ругаться. Пойми, у меня один боец подорвался, у двух других кишки в штаны вывалились… А тебя кличка зацепила. Подумаешь!

– Да, подумаешь! – не сдавалась Зинка. – Раз ты так собаку назвал, значит, ты тем самым нас с ней уравнял.

– Я уравнял? – начал закипать Олег. – Ты сама уравняла. Что ты в этом Бубнове нашла? Выгоду? Все же знают, что я тебе нравлюсь. И он знает. Ты думаешь, он к тебе лучше относится, чем я? Ты ему, как матрас – спать мягче. А я, кстати, и собаку люблю, и тебя, дуру.

– А на хер мне твоя любовь?! – вскочила с одеяла Зинка. – Кто ты такой вообще?! Ты есть замызганный командир роты. Ты из рейдов не вылазишь. Тебя завтра убьют – что я буду делать? Вдову из себя корчить? У тебя жена есть – пусть она рыдает. А вот моего Бубнова не убьют. Максимум – гирей ногу придавит. Весь риск. Он не дурак – на рожон не лезет, все по тылам…

Зинка тараторила еще долго, но сгущались сумерки. Капитан высадил официантку на задворках полка, чтоб никто не увидел и не донес.

В каптерке у старшины сидели взводные со старшиной и пили теплый спирт. Прапорщик Титенко доставал «горючее» благодаря старым связям в госпитале, где раньше служил. Егоров присоединился к компании.

– За убиенную грешную душу, – сказал Олег в стакан и опрокинул спирт в горло.

– Хто хоронить поедет? – спросил Титенко.

– Хватает в штабе бездельников. Пусть едут. Если мы каждый раз будем на похороны ездить, воевать будет некому… Или, может, кто хочет? – Олег посмотрел на офицеров.

– Нет, я матерей боюсь, – сказал Касьянов, командир первого взвода.

Пили недолго. Всех клонило в сон. От спирта, от безмерной усталости, от нервотрепки в госпитале и «черном тюльпане», как называли трупарню. Но Егоров ложиться не хотел. «Она же, зараза, сейчас к Бубнову пошла», – бурлила в нем кровь, и Олег направился к командирскому бараку, где жили офицеры управления полка. Подкрался к окну Бубнова, прислушался. Шорох, шепот, жизнь…

– Вот стерва! – скрипнул зубами.

Побрел меж палаток, кусая губы. Шел долго, пока не добрел до боевого охранения.

– Стой. Кто идет?! – лениво крикнул часовой.

– Свои! Егоров!

– Да проверяли нас только что, – обиделся часовой.

– Поговори мне тут! – изобразил гнев ротный. – Как обстановка?

– Тихо, – борясь со сном, ответил солдат и выключил фонарик.

– «Тихо», – передразнил его Егоров. – В тихом омуте черти водятся!.. Смотри челюсти от зевоты не вывихни… Пулемет заряжен?

– Так точно!

Егоров приладился к месту стрелка и ка-а-ак врезал по черному небу длинной очередью! Аж в ушах зазвенело.

– Вам забава, товарищ капитан, а мне завтра полдня чистка оружия, – успел проканючить часовой.

– Ничего, меньше спать будешь. – И ротный опять нажал на спуск.

Под грохот вылетели из землянки два бойца охранения, продирая глаза.

– Что случилось, товарищ капитан?!

– Враг не дремлет! – рявкнул в промежуток между очередями Егоров. И опять загремел пулеметом, добивая ленту.

Зашевелился полк. Всколыхнулся караул. Включились окна в командирском бараке.

– Ага! – зло шепнул Егоров, возвращаясь с позиций. – Я вам покажу ночь любви!

– Что там? – задыхаясь от спешки, крикнул начальник караула.

– Подозрительное движение, – ответил Олег уже в спину убегающему офицеру.

– Егоров, ты? – Голос командира полка.

– Я, товарищ полковник! – и обрадовался, что перебудил всех. По крайней мере, заместители комполка были тут же, включая Бубнова.

– Что случилось?

– Кажется, «духи» шевелятся перед позицией третьей БМП.

– Что там может шевелиться на минном поле? – вставил фразу начальник штаба.

– А кто стрелял? – спросил командир.

– Я стрелял.

– Ну-ка, подойди сюда! – затвердел полковничий голос. – Дыхни!

В темноте не было видно, как побагровело лицо комполка.

– Я ж тебе, Егоров, три часа назад представление к медали подписал! Что ж ты, сукин сын, вытворяешь? – И, повернувшись к начштаба, добавил: – Михалыч, порви представление немедленно. А ты, капитан, завтра после развода ко мне зайдешь.

– Да его не к медали, а к снятию с должности представлять надо, – встрял Бубнов.

– Не ты назначал, не тебе и снимать, – окрысился Олег.

– Молчать, капитан! – рявкнул командир. – Как разговариваешь, сопляк! Шагом марш спать! Завтра «разбор полетов»!

– Есть! – демонстративно щелкнул каблуками Егоров и пошел к палаткам, нервно улыбаясь…

Спустя месяц к медали Олега все же представили. Но посмертно.

Собачонку Зиночку, осиротевшую без Егорова, официантка Зина забрала себе, выпросив у прапорщика Титенко. Тот отдал с легким сердцем, потому что ему хватало забот с солдатами, а тут еще собаки, а Титенко их не любил.

Бубнов, обнаружив, что возле Зины крутится собачонка покойного Егорова, сел в машину, отвез щенка на стрельбище и там пристрелил животину из пистолета. Первая пуля прошла мимо, и Зиночка вздрогнула от грохота и недоумения. Бубнов выстрелил еще раз и разбил симпатичную собачью голову, а своему солдату-водителю велел зарыть трупик. Тот зарыл и потом отвез Бубнова в полк выполнять интернациональный долг.