Михаил Толкач - Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ

Такой же смельчак был и командир роты Алексей Григорьевич Маркин. Знаете, душа замирала, когда он бежал на немца. Во весь рост, строчит из автомата. И главное, знает, где упасть, а где и постоять можно. Будто бы заранее у фашиста побывал и узнал его намерения.

Замечал старание бойцов и командир батальона И.Ф. Булдыгин. Помню, на подходе к демянской дороге мы столкнулись с упорством охранников из СС. Немец остервенел. Ночи как и не было – ракеты, трассирующие пули, всполохи от рвущихся мин. Ребята гибли, как трава под косой. Я вынес в укрытие четверых. До сих пор удивляюсь, как остался цел. Двоих раненых, спасенных мною, и сегодня помню: Бродовских и Кодочигов. Комбат-3 занес меня в свою книжку: «К награде представлю!» Да не об этом сейчас речь!

В ту ночь нашей группе так и не удалось овладеть дорогой. Правда, положили немчуры, как говорят тамошние жители, гораздо. Но у него танки были зарыты в землю, как крепости. Да еще крупнокалиберные пулеметы гавкали – сосну толщиной в руку одной пулей перешибало. Танковые пушки – не игрушечная хлопушка…

А командиры наши, знай, действуют: получили мы задание точно установить, сколько наших пленных немцы из Ользи угоняют на запад. «Разведка может обернуться боем!» – предупредил комиссар 3-го отдельного батальона Георгий Исаевич Лукин. Сам он обыкновенно редко покидал штаб.

Послали к Ользам 1-е и 2-е отделения 2-го взвода из 7-й роты. Повел нас все тот же старший лейтенант В.Н. Чернышков. В охранение отправили группу с младшим лейтенантом А.С. Куликовым. Расхожий был парень: чуть чего – кого послать? Давай Куликова – он сможет!.. Призвали его из Ижевска.

На лесной поляне нас обстреляли из немецкого самолета – погода стояла ясная, а мы были в грязных халатах. Кое-кого ранило. «Не паниковать!» – кричал Чернышков. Перевязали покалеченных, вернули в батальон, а сами – к цели.

Ближе к дороге, в мелком сосняке, встретились с немцами. Они шли цепью, как в бою. Надо думать, прочесывали дорогу и лес. К тому времени десантники нагнали страху на фрицев!.. Подпустили их и ударили – иначе нам было не разминуться. Противник не растерялся: дело дневное, немец силу свою казал. Поднялась стрельба. Тут Чернышков как закричит: «Ро-ота, в атаку!» Немцы почему-то остановились, а потом побежали на лыжах, бросив в снегу убитых и раненых, что не в их привычке. Что их напугало, до сих пор не пойму. Нас было меньше двадцати, а у них, наверное, не меньше роты. Очевидно, младший лейтенант Куликов шугнул с тыла по немцам. А может, крик Чернышкова?..

На связь к нам вышел из деревни пожилой человек. Он сообщил, что военнопленных давно тут нет. От него получили сведения о фашистских войсках в Ользе и соседней Мызе. Говорено было, что демянскую дорогу немцы прикрыли ледяным валом, особенно между Бобково и Аркадово, патрулей прибавилось.

Возвращались в батальон засветло. В стычке с немцами Чернышков был ранен, а мы и не заметили. Он оставался с нами до конца, лишь позволил перевязать себя. Разве это не говорит о его мужестве?.. Еще как говорит!..

Наступила ночь. Не успел переобуться, кличут к взводному шалашу: «Пойдешь, Лежнин, в засаду на дорогу!» Вел группу командир 7-й роты А.Г. Маркин. Сам пробивал лыжню, будто и не голодал трое суток. На дороге мы выкараулили три автомашины – подбили! Две с боеприпасами и одну с продуктами. Машины подожгли, а продовольствие в вещевые мешки да на самоделки-волокуши. В перестрелке с охраной груза меня ранило в ногу. Товарищи увезли в лагерь, где были собраны такие же парашютисты. Там, в шалаше, я ожидал самолет. Летели над линией фронта, а зенитки лупили напропалую. А страху не было – обвыклись ходить со смертью локоть в локоть. Обошлось и на этот раз. Попал в госпиталь Новые Удрицы…»

О тех же днях вспоминает и бывший заместитель начальника политотдела МВДБ-1, полковник в отставке, житель города Брянска Александр Иванович Сергеев:

«Бойцы словно и не знали устали. С комсомольским задором шли на задания. Помню, Алеша Александров иссох весь в переживаниях и без еды, а бежал первым на фашиста. У него и мысли не рождалось роптать на судьбу. Автомат его был всегда наготове. Спуску врагу он не давал!.. И после неудач под Черной, и на дороге на Демянск он не терял духа, звал своих комсомольцев на боевые дела.

Хотя мое ранение было не тяжелым, без повреждения кости, однако двигаться мне было трудно. Перевязка держалась плохо, сползала. Сочилась кровь. И сознание потерь угнетало. Меня, тридцатичетырехлетнего коммуниста, Алеша подбадривал: «Расхлопали гарнизон в Ермакове! А там – к своим выйдем. Ребята у меня надежные, будьте спокойны, Александр Иванович!»

Осколком мины у меня разбило лыжу. Ползком по снегу выбрался из-под обстрела. Видя мою беспомощность, комсомольцы старались помочь, как могли. Это товарищество крепило дух…

Набралось нас девятнадцать обмороженных и раненых. Нарезали прутьев, мелких палочек, привязали к валенкам, обзавелись самодельными костылями – легче передвигаться. Цепочка потянулась за речку Ладомирку. За свою жизнь я перебывал и в крестьянских заботах, и среди плотничьей артели, и в партийном аппарате – опыта набрался. И, может быть, только в том переходе увидел единение не на словах, а воочию, когда человек даже в ущерб себе выручает товарища. А ведь ребятам было всего ничего: по восемнадцать-двадцать лет!.. Гордость за этих комсомольцев полнила мое сердце.

Пробирались с остановками всю ночь. Ни одного человека не потеряли. К рассвету очутились на крутом берегу оврага. На дне его было много льняной тресты. На ней и отаборились. Легкораненого сапера оставили наверху часовым. Разожгли маленький костер. Натопили воды и сварили двухсотграммовую пачку пшенной каши. В общем, смазали рты.

У меня была топографическая карта и компас. До линии фронта я насчитал километров пять. Решили пробиваться к своим. Настроение у ребят было боевым. Дождемся, мол, ночи, вышлем разведку и потопаем. Иначе как «потопаем» наш марш назвать было нельзя: у кого лыжи, у кого костыли, у другого самодельные снегоступы из палочек. Но у всех полно боеприпасов и исправное оружие – бой дать мы были готовы. Размечтались в тишине и безветрии. На северном склоне оврага, на солнцепеке, чернели лысины оттаявшей земли. Пахло весной и сыростью. Небо удивительной голубизны…

– Тревога! – посвист сверху.

Вот тебе и «потопали»!.. Приготовились к бою, последнему своему бою. Положение наше крайне осложнялось тем, что располагались мы на дне оврага, как в мышеловке. Вложили запалы в гранаты, сдвинули предохранители автоматов, взвели курки винтовок. Каждый из нас едва двигал ногами – расползлись по низине. Мысленно простились друг с другом. И думалось об одном: дороже отдать жизнь, не попасть бы в плен.