Михаил Толкач - Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ

И десантников полегло на Ухошиной ниве. Им-м… Как кочек несчитанных. Ровно снопы свозили потом на санях к силосным ямам. Сказали, лейтенант наш, будто бы из Ижевска он был, так двигаться не мог. Одно кричал: «Не подходи!» И стрелял в немцев. Так его гранатами забросали вражины… Сымали у мертвых часы и компасы, валенки, куртки, у кого целее. А пленных босых по снегу гнали в Старую Руссу, что ль, или же в Кривую Часовню, на ту сторону Полы, одним словом. Женщины бросали им лапти. Голыми ногами до колен в снег проваливались… И ни один не попросил пощады, не стал на колени перед немцем…»

В жаркую июльскую пору 1977 года ехали мы с редактором газеты Демянского района Иваном Ермолаевичем Кирилловым и бывшим партизанским командиром Валентином Ильичом Овчинниковым в деревни Михалево, Залесье, Аннино. В места, навсегда памятные, где в 1942 году группа парашютистов комбрига Н.Е. Тарасова сосредоточивалась для прорыва к своим и вела ожесточенные бои с захватчиками.

Здесь много полей, засеянных льном. Была пора цветения, и нивы колыхались голубым морем. Льны стояли рослые, разнеженные в теплом сыром раздолье. И леса синей стеной нависали над Ладомиркой и величавой, покойной, как все русские реки равнин, Полой.

– Места здесь бессмертные, мил человек! – Овчинников глядел на голубые разливы. – Партизанские места… Суди сам, сто тысяч немчуры в ловушке, и мы средь, мстители народные. Не боялись. Не прятались. Оккупанта меж глаз – весь сказ! Вот, к слову, Мартын Мартынович. Десантники имели с ним дело. Борода в седине, лопатой. Ему, мил человек, было в ту пору 65 годков! Два сына воевали. Один, между прочим, в его же отряде, Полкмана то есть. Мужик твердой руки, с карателями разговор короткий: пли!.. В засаде ли, в разведке ли, при атаке – головы не терял. А не уберегли – шесть осколочных!..

Командир разведки у него был, Володька Кухарев. Потом мне рассказал: из железной заварухи вытянула медсестра. Самой семнадцать, а, поди ж ты, не бросила! Комсомолка, между прочим, Маша Шувалова. У него оказался еще один осколок со стажем, с гражданской. Так в полевом госпитале за компанию и его – долой! Выходили, словом, мужика…

А девчурка, понимаешь, взяла моду носить заряженную гранату в кармане на груди. В бою то ли осколком, то ли пулей – взрыв. Нет Маши! Хоронили по всем правилам: над могилой салют! Смотрят ребята: упал Полкман. Не шутейно, крышка. Стрелял в командира кто-то под залп. Нашли предателя. Да дорогого Мартына не возвернешь… Такие вот трубачи трубили в этих лесах, мил человек, на здешних нивах…

Вброд переправились через речку. В Михалево захватили с собой бывшего партизана знаменитой бригады Героя Советского Союза К.Д. Корицкого, ныне колхозника Михаила Степановича Иванова.

Вот и Аннино, деревушка дворов с десяток. А было когда-то 50 домохозяев. Расположена она в излучине речки Полы, на северо-восточной оконечности болот Дивен Мох.

– Илья Михайлович, должно быть, с быками на выпасе, – предположил Михаил Степанович. – За веретьем, думаю…

Так и оказалось. За возвышенностью, на пологом скате, паслось стадо. Пастух ходил в широченной кепке, невесть как попавшей сюда из мастерских Грузии. И потекли были-небыли военного времени. Так же, как и старая А.И. Иванова, говорили про ночной бой десантников.

– Про парашютистов немцы знали. – Илья Михайлович Баринов говорил с уверенностью в голосе. – И до деревенских докатывалось: немцам приходилось хоронить побитых в лесах да на дорогах. Там отчаянные ребята!.. Тут переводчик был, из поляков, говорил местным людям.

Орудий натыкано было, как крестов на кладбище. Немцев – не продохнуть. Местных согнали по пять семей в один жихарь. Штаб какой-то заселился. Офицерье поехало на Залесье – не вернулось. Слушок прошел: лыжники угробили! Тогда дороги очистили на сто метров по обе стороны. Оборону за выгоном построили. Вышки, как от пожара. А на перекрестках просек в борах – дзоты и блиндажи. Мне шестнадцать лет исполнилось, помню все, как сегодня было. Помню! – Илья Михайлович кинул на затылок кепку-блин, указал на прогалину в лесу. – Там дорога на Залесье. Там главный бой. Считай, всю ночь полыхало.

– Разведка у немцев работала – будь здоров! – перебил Михаил Степанович. – Прошла через дорогу одна колонна. Немцы молчали. Вторая прошла. Не трогают. Немцы вроде затаились или боялись…

– Боялись они парашютистов! – Овчинников все прищуривался, оглядывая зеленые раздолья. – Попадались нам немчики после встречи с десантниками. Лопочут: «Найн! Найн! Парашют нихт! Гитлер капут!»

– Потом пошли замыкающие цепочки, – продолжил Михаил Степанович. – Вот тута немчура и ударила. По последним лыжникам. Вышли десантники почти на околицу низиной белой, Ухошиным полем. Потом на дорогу Залесья. Накрошили немчуры. Дрались, можно сказать, зубами, руками, ногами… Шли к цели напролом!

– К утру немцы осмелели. Подкрепление поспело из Костьково да Висючего Бора. – Илья Михайлович с силой вырвал кустик сурепки, зажал в кулаке. – Гонят переводчики по деревне: «Идите к саням возить убитых!» Солдаты оцепили место боя: кроме подводчиков, никого. А на краю дороги, рядом с маленькой трубой от миномета, лежал еще живой лейтенант. Хрипел угорело: «Не подходи!» Сперва строчил из автомата. Потом одиночными стрелял из пистолета. А вокруг – немцы, им побитые. Немец-очкарик спрятался за сосной, издали достал гранатой. Говорили женщины, которые убитых увозили, что парень был из Ижевска, учитель, мол, по письмам узнали…

– Дивно было нам, подросткам: десантники будто бы загорели, черны от копоти, скуластые, с ввалившимися щеками. – Михаил Степанович топтался на меже, поглядывал на синие разливы льна и вздыхал: – Смелые были на диво: перли на пушки нахрапом! По позициям били из миномета точно. Наверное, тот лейтенант командовал…

Овчинников не перенес воспоминания:

– А где же братская могила? – крикнул он сельчанам.

– Останки десантников перенесли в деревню Костьково. Там и надгробие, и обелиск, – пояснил Баринов.

Старый партизан недовольно покряхтел, помял свой подбородок.

– Хозя-аева!

И мы спустились к месту бывшего захоронения. Михаил Степанович обмахнул рукой, словно чертя границу:

– Счетом сто девять человек. И в числе их – женщина. Молоденькая девчонка с косой. Смуглая, волос черный. Автоматной очередью снесло полголовы. Нашли ее у Заводской дороги. Убивались бабы до слез, когда клали в яму… И до своих-то не дошла, сказать прямо, пустяк. Наши были в десяти километрах отсюда, за речкой Полой.

Отбившиеся парашютисты от немцев подались косогором к Лазуриной Ниве. Там, слыхать, самолеты садились. А в сараях жили раненые, сушила там были деревенские…