Михаил Толкач - Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ

«Как уже отмечалось выше, бой за демянскую дорогу для нашего подразделения – я был представителем политотдела в 1-м отдельном батальоне – складывался неудачно. – Это строчки из записок бывшего инструктора политотдела 1-й МВДБ Николая Павловича Сиделкина. – Под напором противника мы отошли на север от шоссе в лес. Разведчики батальона по лыжным следам и показаниям местных жителей установили: основные маршруты бригады пролегли не там, где мы ждали, а значительно левее. Наш бой был отвлекающим. Десантная группа устремилась на юг выполнять последующие задачи. Туда же отбыли 1-я и 2-я роты батальона И.И. Жука.

Десантники северной группы ликвидировали отдельные патрульные машины врага, рвали его связь, громили обозы на зимниках. Мы взяли под охрану лесной лагерь в районе болот Невий Мох. Наши парашютисты принимали самолеты на посадочной площадке, несли там караульную службу, отбивали наскоки оккупантов на лесной аэродром.

В то время до нашего прихода туда из Москвы были переброшены заместитель командира 204-й воздушно-десантной бригады майор Вениамин Анатольевич Губин и военный врач той же бригады Юрий Казимирович Кржечковский, однокашник нашего батальонного врача Н.В. Попова. Они руководили жизнью лагеря. По приказу из Валдая командование северной группой десантников принял Иван Иванович Жук. Для связи с майором Губиным был назначен десантник из разведвзвода Леонид Кузьмич Мотлохов, комсомолец из Перми».

Теперь Леонид Кузьмич живет в Куйбышеве, и его рассказ, очевидно, характерен для участников апрельских походов по тылам немцев под Демянском в 1942 году.

«Мы выполняли роль передового отряда. Мы – это ребята из разведроты П.Ф. Малеева, что после боя под Бобково – Пенно очутились на болоте Невий Мох. Командовал нами Ефим Бабиков. Среди группы были мои боевые друзья Глеб Клепиков, Павел Шадрин, Гриша Ярополов, Коля Трошков.

Интересно, как нас подбирали. Дело было в Зуевке. Прибыло нас туда из Перми (тогда город Молотов) человек двести. Все ребята – кровь с молоком!.. Построили. Старший лейтенант громко: «Кто желает в разведку?.. Два шага вперед!» Вышагнули все до одного. Пришлось командиру выбирать самому. Покрепче которые… Какое-то особое чутье было у командира – все отобранные им в тылу немцев показали себя истинными патриотами. Сам я не коренной уралец, но ребят зауважал в походе. Прямодушные, отчаянные, в бою с комсомольским огоньком и преданность свою показывали не на словах, а в боевых действиях.

В Пермь я попал по распределению из Воронежа, где окончил техникум советской торговли. Был товароведом и секретарем комсомольской организации треста столовых. Горком ВЛКСМ не устоял под напором: как добровольца отрядили в воздушно-десантную часть.

В тылу у немцев ребятам из роты П.Ф. Малеева доставалось, пожалуй, больше других десантников: лыжню бить – разведка, выявить огневые точки – разведчики, взять «языка» – наше дело, найти участок для безопасного движения – опять же мы, разведчики. Как-то поручили нашему отделению узнать силы фашистов в населенном пункте. Потопали. Вместо деревни – печные трубы голые, заснеженные. Из повалившейся избы вышла старуха. Голова в мешковине. Руки трясутся: «Когда же, соколики, вызволите нас?» На голоса прибрела еще одна женщина. Слезы. Всхлипы. Рвут сердце в клочья!

В тот раз поморозил пальцы на ноге. Двигаться на лыжах – мученье. А задание спешное. Ребята налегают. Для них шаг, а для меня и полшага с кровью!.. Признаюсь, трухнул изрядно. Шутейно ли дело – один в незнакомом лесу. Немцу угодить в лапы – два чиха без будь здоров! Изопрел до пяток, пока достиг приметной поляны. Впереди вроде окопа что-то. Там человек то вынырнет, то опять в снегу скроется. Вынырнет, снова нет его. Автомат взял наизготовку, крадусь. Увидел на рукаве опознавательный знак – свой! И он поднялся. Без оружия. Осердился я: «Чего не отзывался? Прошил бы из автомата!» Не отвечает, сам спрашивает: «Один бредешь? Всех бросили!» Голос злой. Парень плечистый, сдвигается ближе. Я отступил: мало ли!.. «Немцы не так уж… Одни комиссары пугаются». – «Откуда знаешь?» – «Да попался им, накормили досыта и отпустили». А сам все ко мне придвигается. Заметались мои мысли: «Не справлюсь, если навалится!» Говорю, сдерживая ярость: «Иди-к ты в батальон!» Сам навострил лыжи да в сторону: Бабиков далеко не ушел! Прищучим агитатора! И правда, вскорости догнал разведчиков. Они сразу приступили со всей строгостью: «Где был? Почему отстал?» Пришлось показать обмороженную ногу. «Вон фриц, видишь?» – кивнул Бабиков, как приказал. И я стянул сапоги с убитого врага. Впору! И двигаться не больно, не то что в развалюхах-валенках. Рассказал про агитатора. «Пустил бы в расход без разговоров!» – ожег меня словами Бабиков».

Продолжением рассказа Л.К. Мотлохова стали воспоминания куйбышевца Бориса Николаевича Карташова:

«После работы собрались ребята во дворе Трубочного завода. Все физкультурники общества «Зенит». Нормативы ГТО по плаванию и лыжам освоили, на паруснике ходили. Закаленные парни.

– Айда в военкомат! – предложил мастер шестого цеха Константин Леднев.

Обычная картина того, сорок первого года: штурмом брали право отбыть на войну.

– Вы все на брони! – осаживали в райкоме ВЛКСМ.

– Оголить цех не можем! – отрезали в военкомате. – Здесь теперь ваш фронт.

И в самом деле, добивались отправки на войну самые толковые токари, слесари, паяльщики, а завод уже перешел на выпуск оборонной продукции.

И все же добились: отослали нас в Марксштадт, под Саратов, на пополнение десантной бригады. Учили там военным премудростям «старички» из 204-й ВДБ.

В феврале 1942 года очутились в Валдае. Помню, в морозный день ведра дымили от пара – мясо с макаронами. Мы топчемся вокруг в валенках.

– Ешьте, сынки, вдоволь! – Комиссар бригады Никитин ходил в среде десантников. – Может случиться так, что долго не удастся притронуться к горячему.

Он-то знал, полковой комиссар, куда нас направляют. Невысокий, полноватый, с седыми волосами. Отцовский взгляд, основательность в поведении. И грудь – в наградах. Мы смотрели на него с замиранием сердца – герой!.. Комбриг Гринев в отличие от других командиров ходил в шинели и сапогах, худощав, подтянут, но на доброе слово скуп, как сухарь ржаной.

Мне больше по душе был Никитин. Я видел в нем что-то от моего отца, мастерового человека. С «железками» отец подружился еще в артмастерской в 1910-м. Был он, как и Никитин, нетороплив, рассудителен, уверен в своей правоте. Когда в Самару перевезли из Прибалтики Трубочный завод, отец стал заводским рабочим. За верстаком стоял рядом со Шверником и Масленниковым, большевиком стал. И меня приохотил к металлу – стал слесарем-лекальщиком.