Анджей Мулярчик - Катынь. Post mortem

В этом контакте с незнакомыми прежде лицами, которые в процессе ретуширования становились распознаваемыми, было для Анны нечто интимное. Словно завязывалось близкое знакомство с кем-то, о ком мы мало знаем. Ведь когда владелец фотоателье пан Филлер поручал ей ретушировать фотографии, он не всегда сообщал информацию о тех, кто был изображен на этих снимках. Поэтому Анна про себя, мысленно, называла их: «Пан капитан, который любил жирное» или «Поручик холостяк с голодными глазами»…

Сколько таких знакомств она уже завела, вглядываясь в снимки через увеличительное стекло! Иногда она знакомилась с их судьбами ближе, когда женщина, отдававшая фотографию на ретуширование, готова была рассказать историю всей своей жизни и любви, соединившей ее с этим человеком в военной форме. Ибо преимущественно это были фотографии военных.

Анна как раз прорисовывала кисточкой позумент на воротнике капитана, когда из-за окна до нее донесся звон колоколов. Бьют тревогу или звонят во славу кого-то. Анна осторожно отложила кисточку, чтобы не испачкать поверхность секретера, и открыла окно. В заставленное мебелью помещение вместе с ритмичным звуком колоколов ворвался теплый майский воздух. Анна оперлась о подоконник, закрыла глаза и позволила легкому ветерку расчесывать ее длинные каштановые волосы…

Когда раздались выстрелы, в дверях гостиной появилась взволнованная Буся, как обычно, в черном платье.

– Что там происходит? – спросила она, подходя к окну.

Теперь они стояли рядом, вслушиваясь в доносящийся издалека шум. За спиной они услышали грохот распахнувшейся двери. На пороге появилась тучная жена железнодорожника, все тело ее колыхалось, как у человека, оказавшегося на узеньком мостике, и тут же из глаз ее хлынули слезы.

– Господи Иисусе! Люди!!! – с этими словами она бросилась к Бусе и заключила ее в объятья. – Госпожа профессорша! Войне конец!!!

Следом за женой в гостиную протиснулся и сам Ставовяк в форме железнодорожника, преодолевая свою обычную робость, он схватил руку Анны и принялся ее целовать. В этот момент Буся, побелев как пергамент из-за охватившего ее волнения, опустилась в кресло. Анна бросилась за каплями, и, когда она отсчитывала положенные тридцать капель, прописанных доктором Кшижановским, в дверях появилась Ника.

– Выходите из дома! Война кончилась!

И тогда Буся ожила. Она проглотила капли и встала с кресла, словно почувствовав внезапный прилив сил.

– Идемте в костел, надо поблагодарить Бога! Анджей наконец вернется, – сказала она. – Теперь все отыщутся.

Ника посмотрела на мать, как будто ожидая, что та как-нибудь сумеет сдержать безосновательные иллюзии бабушки.

– Ты не хочешь сказать ей наконец правду? – спросила она вполголоса.

Анна повернулась и в упор посмотрела на Нику. Какое-то мгновение они смотрели друг другу прямо в глаза.

– А ты знаешь правду?

– Я ее боюсь.

– Я тоже.

Только теперь они обнялись.

Моросил мелкий дождик, когда военная машина «Газ-67» остановилась на улице Брацкой. Рядом с водителем сидел поручик, сзади двое полковников. Один из них выбрался из-под брезентовой крыши газика, в руке его была папироса, которую он старался прикрывать ладонью, поручик подал ему плащ-накидку, но тот решительным жестом отказался.

– Подождите меня.

Сидевший сзади полковник в фуражке с синим околышем и окантованным козырьком жестом указал на часы: уже опаздываем. Ярослав кивнул головой, подтверждая, что он в курсе.

– Я сейчас вернусь. – Он посмотрел на номер дома, одернул мундир военной полевой формы, поправил фуражку и, стуча каблуками кирзовых сапог, двинулся к воротам. Тут он глубоко затянулся папиросой, носом выпустил дым и, бросив окурок, вдавил его сапогом в грязь. Папиросы он курил так, словно каждая затяжка должна была спасти ему жизнь…

Он торопился. Шагал через две ступеньки, что не помешало ему внимательно разглядеть стены лестничной клетки с отвалившимися тут и там кусками штукатурки. Перед дверью с латунной табличкой «ПРОФ. ЯН ФИЛИПИНСКИЙ» он еще раз одернул мундир, поправил портупею, нажал на звонок и ожидал в явном напряжении. Он услышал шарканье шлепанцев, в дверях появилась тучная женщина с красными щеками. Она в недоумении смотрела на полковника, который, бросив взгляд в глубь коридора, заметил на белой двери полоску бумаги с красными печатями.

– Это квартира профессора Филипинского?

– Да… – Женщина неуверенно смотрела на гостя. – Но профессор погиб в Заксенхаузене.

– А с кем я говорю?

– Ставовяк Тереса. Мы тут по ордеру.

– А семья профессора?

В этот момент в глубине квартиры появилась Буся в длинном черном платье. Сквозь пелену катаракты она смотрела на мужчину, стоявшего в дверях. Приблизившись, она увидела военную форму и воздела вверх руки.

– Ендрусь! – Это восклицание вырвалось у нее даже не из горла, а откуда-то из самого чрева. – Вернулся! Я знала!

Ставовяк попятилась в глубь коридора и с порога кухни наблюдала за этим странным визитом. Ярослав деликатно удерживал разволновавшуюся от счастья женщину.

– Мне очень жаль, но я не тот, за кого вы меня приняли. – Он приложил пальцы к козырьку и представился: – Полковник Ярослав Селим. Я получил ваш адрес от пана майора.

– Вы от него?

Ярослав ощущал на себе взгляд внимательно наблюдавшей за ним Ставовяк. Он осторожно взял под руку женщину в черном и повел ее к дверям гостиной.

– Давайте поговорим.

Ставовяк смотрела на стеклянную дверь гостиной так, словно хотела взглядом проникнуть внутрь.

Ярослав подвел разволновавшуюся женщину к креслу. Буся машинально прикоснулась своей хрупкой рукой к рукаву мундира Ярослава. Цвет его был вроде бы тот же, но на ощупь он не был столь гладким, как тот, который носил Анджей. Здесь было ощущение жесткой, как будто только что расчесанной овечьей шерсти. Ярослав осмотрелся, обведя взглядом гостиную, ему достаточно было и одного взгляда, чтобы понять, что жильцы этого дома живут словно в условиях затянувшегося переезда.

– А жена господина майора? – Он говорил с легким львовским акцентом. – Его дочь? Они живы?

Буся кивнула головой. Что-то по-прежнему сжимало ей горло, не позволяя говорить. Она вновь протянула руку, ухватила пуговицу на рукаве мундира полковника и впилась взглядом в его глаза, смотревшие на нее из-под козырька полевой фуражки. Ярослав не снял фуражку, может, просто забыв, а может, для того, чтобы произвести впечатление человека, который лишь на короткий миг прервал свою поездку. И действительно, в этот момент прозвучал лающий звук клаксона. Ярослав подошел к окну, отодвинул штору и посмотрел вниз, на брезентовый верх ожидавшей его машины. Клаксон прозвучал еще раз, из-под намокшего брезента выглянул поручик, обвел взглядом окна дома.