Анджей Мулярчик - Катынь. Post mortem

Вдова ротмистра посмотрела ей вслед с явной досадой. Под мышкой у нее был тот самый конверт, который она вчера показывала Анне. Женщина пожала плечами и медленно направилась по коридору, которым только что прошла Анна.

Анна почти выбежала из тяжелых дверей здания суда, словно хотела скрыться от погони. Если бы не порыв ветра, чуть приподнявший ее вуаль, то Ярослав вряд ли бы догадался, что женщина в сером костюме – это и есть жена майора Филипинского.

Она пересекла мостовую, свернула в боковую спокойную улочку. Остановилась у витрины антикварного магазина. Окинув витрину внимательным взглядом и заметив расставленные среди книг гравюры Каналетто, она озабоченно покачала головой.

Бородатый антиквар в засаленной тужурке приветствовал ее с чисто краковской любезностью:

– Мое почтение, госпожа майорша, честь имею кланяться…

– Я вижу, что гравюры еще не продались.

– Для истинных ценителей время сейчас не самое подходящее. – Антиквар беспомощно развел руками. – Теперь люди заняты либо поиском своих близких, либо поиском места для ночевки, а вовсе не поиском произведений искусства.

Он заметил маячившую за стеклом витрины фигуру мужчины в военной форме, который жадно курил и всматривался в витрину его магазина.

– Такой наверняка тут ничего не купит.

Выйдя из магазина, Анна попыталась раскрыть зонтик, но тут кто-то внезапно преградил ей дорогу. Она подняла глаза. Перед ней стоял худощавый мужчина и взглядом своих светлых глаз пытался проникнуть сквозь дымку ее вуали.

– Госпожа Анна Филипинская, не правда ли? – Видя ее сдержанный кивок, он козырнул и сказал с явным облегчением: – Именно такой я вас и запомнил.

– Мы знакомы?

– Вы меня не знаете. Но я вас знаю. Я видел вас на фотографии.

– Где же вы могли меня видеть?

– В Козельске.

Теперь Анна всматривалась в лицо незнакомца, как будто пыталась поверить, что вот так наяву перед ней может возникнуть некий персонаж из сновидений.

– Вы… вы были там?

Какой-то момент он выдерживал ее полный недоверия взгляд и наконец кивнул головой.

– И вы живы?!

На протяжении долгих тех лет, что прошли с момента получения от Анджея этого единственного письма из Козельска, Анна старалась с помощью своего воображения дополнить то, что было ей неведомо о его жизни в плену. Но теперь, после этого часового разговора, она поняла, что очень многого можно не знать о человеке, о котором хочется знать все.

Она не знала, что в лагере у Анджея выросла борода, что все там были бородачами, как сказочные разбойники…

– У нас отобрали бритвы и лезвия…

Она не знала, что жили они в пустом монастыре, что спали на составленных ярусами нарах; что в одном из шести ярусов нар было свое лежбище и у поручика Селима…

– Господин майор спал на первом ярусе, а я на самом верху…

Она не знала, что Анджей вел ежедневные записи в своем блокноте.

– Каждому человеку хочется оставить по себе какой-то след. Некоторые писали свои фамилии на стенах церкви, а господин майор каждый день вел свои записи.

Анна с трудом могла бы теперь сказать, где она больше ощущает свое присутствие: здесь ли, в этом кафе, где сновали с гордой осанкой официанты, а свет дождливого дня гасили тяжелые портьеры, или же внутри того монастыря, из которого изгнали Бога, где вдоль опустевших стен высились деревянные многоярусные нары. Из окна кафе Новорольского Анне хорошо был виден фрагмент костела Святого Войчеха, но на самом деле перед ее глазами стояла теперь совершенно иная картина: она видит лишенные икон и крестов стены монастыря, с нацарапанными на них то ли карандашом, то ли куском угля фамилиями и именами; она видит толпу бородатых, закутавшихся в одеяла фигур, которые серым зимним днем кружат среди голых стен, как туча воронов в зимних сумерках кружит над лесом, прежде чем устроиться среди ветвей на ночлег; она видит ряды офицеров с поднятыми воротниками шинелей, мокнущих под дождем во время многочасовых поверок, и охранников в ушанках, прохаживающихся перед этими рядами; видит вышки, а на вышках стрелков с нацеленными винтовками…

Анна не сразу перенеслась в тот мир, о котором она до сих пор, собственно, ничего не знала. Не зная никаких конкретных деталей, она не могла нарисовать в своем воображении картину повседневной жизни в лагере.

На протяжении стольких лет ей хотелось с помощью воображения представить себе то место, откуда пришло единственное письмо от Анджея, и вот теперь перед нею сидит тот, кто там был. Кто видел его. Кто хорошо его знал. Это он помог ей представить то место, из которого был только один выход. Как могло получиться, что тот, кто был там, теперь сидит напротив нее в кафе в Сукенницах? Ей хотелось немедленно услышать ответы на все свои вопросы, узнать, является ли этот человек в мундире полковника вестником надежды или посланцем смерти.

В кафе Новорольского, он выбрал небольшой зал в самом его конце. Рядом с ними не было ни одного столика. Ярослав поправил ремень с кобурой пистолета и уже было сел, но тут же вскочил, увидев, что Анна ждет, когда он отодвинет перед ней стул. В этот момент седовласый официант, наверное помнивший еще времена Франца-Иосифа, неодобрительно посмотрел на полковника армии имени Костюшко, как на парвеню, которого теперь, к сожалению, приходится терпеть даже в самом лучшем обществе.

Ярослав заказал кофе, предложил коньяк, но Анна, поблагодарив, отказалась. Она смотрела, как он закуривает папиросу и жадно затягивается, словно ученик, которому хочется быстро подымить в туалете, пока его не поймали. Стряхивая пепел, он смотрел на нее так, словно хотел взглядом проникнуть сквозь паутинку вуали, до половины закрывавшей лицо Анны. Он смотрел на нежный изгиб ее шеи, на каштановые волосы, выбивавшиеся из-под бордовой шляпки-тока, на ее длинные пальцы, нервно крутившие обручальное кольцо. Про себя он отметил, что обручальное кольцо она носила на безымянном пальце правой руки. Это означало, что она не считала себя вдовой.

Он внимательно вглядывался в Анну, словно сравнивал ее теперешнюю с той, которая была ему знакома годы назад.

Откуда же мог знать ее этот человек с рядами орденских планок над левым карманом мундира? За что получил он свои награды? Наверное, за Ленино, Нысу-Лужицкую, за Берлин. Лицо его было похоже на смятую, прочитанную газету. Жесткий взгляд его светлых глаз с особым прищуром напоминал взгляд снайпера, который держит палец на спусковом крючке винтовки, ожидая появления цели. Он производил впечатление человека, который уже давно забыл, что такое улыбка, но зато постоянно помнил, что обязан выполнять свой долг до конца и что именно теперь пришла пора это сделать… Как же так получилось, что он был совсем чужим для нее человеком, а она была ему настолько знакома, что он смог узнать ее на улице?