Александр Лысёв - Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой

Чередниченко осекся, сразу сообразив, о чем толкует ефрейтор. Пустить сюда мины из нижнего яруса не представлялось возможным.

– Ну, может, у них еще где минометы стоят… – протянул Чередниченко.

Все настороженно заозирались. Хрустнула под чьей-то ногой сухая ветка.

– А ну тихо… – вскинул руку Мурков.

Разведчики напряглись, затаив дыхание, все обратились в слух.

Пулемет внизу умолк на несколько мгновений, и до разведчиков донеслись отчетливо произнесенные по-русски слова:

– Воронцов, меняй позицию! Право десять…

Снизу что-то зашелестело, гулко стукнулось.

– Огонь! – донеслось с первого яруса.

Пулемет заработал снова.

– Наши! – расплылся в широченной улыбке сержант Куценко. Все разведчики заметно оживились.

– Товарищ капитан, помочь надо, – подобрался к Маркову лейтенант Чередниченко.

Тот утвердительно покивал в ответ и прильнул к окулярам бинокля. Противник продолжал фронтальную атаку. Марков навел бинокль влево. Прикрываясь кустами, по оврагу перебегали солдаты в немецкой форме.

– Обходят слева, – быстро произнес капитан. – К бою!

Пока что разведчики все еще оставались незамеченными. Марков решил воспользоваться этим обстоятельством и контратаковать противника на левом фланге. Установить отсюда число вражеских солдат не представлялось возможным. Но даже если их накопилось там несколько десятков, разведчики должны успеть преодолеть стремительным броском расстояние в пятьдесят метров до верхнего яруса крепости. Там можно было засесть вплотную за каменной стенкой – и позиция их улучшится, и в непосредственный контакт с обороняющимися войти можно. А там все вместе сообразим, как выбираться из передряги.

«Ах ты черт, Ратников», – вспомнил об оставленном наверху раненом подполковнике Марков. Пришлось отрядить двух человек с приказанием тащить начальника политотдела сюда. Пока ждали, не начиная контратаки. Из оврага послышались приглушенные команды на незнакомом языке.

– Это не немецкий, – удивленно прошептал в самое ухо капитану лейтенант Чередниченко.

Марков смолчал в ответ, только поднял на лейтенанта глаза – Чередниченко тут же понял несуразность своей реплики. Маркову ли растолковывать про немецкий язык!

Жестами объяснили задачу личному составу. Каждый кивнул в ответ – все понятно. Приготовили оружие и гранаты. Паша-Комбайнер аккуратно взвел затвор своего «дегтяря». Наконец сверху волоком втащили на плащ-палатке Ратникова. Марков, встретившись взглядом с подполковником, приложил палец к губам. Ратников кивнул, бодро сам перекатился на живот и выставил перед собой автомат, уперев в плечо откидной металлический приклад.

Судя по звукам, из оврага слева начали карабкаться наверх неприятельские солдаты. Над гребнем появились первые фигуры в немецких касках. Марков выдернул кольцо из приготовленной «лимонки», быстро оглядел еще раз своих разведчиков и первым закинул гранату в овраг. Остальные последовали его примеру. Овраг потонул за стеной разрывов. Через несколько секунд дружно заработали автоматы разведчиков. Забился в руках Клюева «дегтярев». Пред тем как подняться в рост, Марков успел кинуть взгляд на Ратникова. Подполковник лупил длинными очередями по гребню оврага из своего ППСа.

– У-Р-Р-А-А!!! – как оглашенные, дико заорали Куценко с Фомичевым.

– А-а-а-а!!! – остервенело отозвались остальные, поднимаясь в атаку.

Трехэтажный мат, нечленораздельные междометия, просто вой – все смешалось в едином порыве. Гребня оврага, в котором до того сосредоточивался неприятель, достигли одним броском. Вражеских солдат там неожиданно оказалось, как селедок в бочке. Давя друг друга, наступая на собственных убитых и раненых, они в панике бросились назад беспорядочной толпой по вязкому дну, спотыкаясь и роняя оружие. Сверху их поливали огнем бегущие над оврагом разведчики. Атаковавшие укрепление с фронта неприятельские цепи, увидав переполох на своем фланге, остановились в недоумении. Из ступора их вывел меткий пулеметный и винтовочный огонь обороняющихся. В укреплении не дремали – вовремя поддержали нежданную контратаку. Значительная часть наступавших по равнине попадала на землю и больше не поднялась, остальные дрогнули. Сначала нерешительно, они сделали по нескольку шагов назад, а затем попросту стремительно побежали в сторону чахлого лесочка, откуда, по-видимому, и предприняли перед этим свое наступление.

– Дае-ео-ошь! – орал сержант Куценко, поводя влево-вправо стволом плюющегося огнем автомата.

– У-а-а!!! – гудели следом Фомичев и Быков, также ведя огонь на бегу.

Закинув пулемет поперек груди на ремень, как лось несся Паша-Комбайнер. Придерживаемый за сошки, рокотал в его могучих ручищах «дегтярь». Вихрем долетели до верхнего яруса Марков и Чередниченко. Остальные разведчики, запыхавшиеся, тоже шлепнулись за каменной стенкой.

– Рассредоточиться! Фланги! Фланги! – кричал Марков, делая вращательные движения руками. – Чередниченко, вправо! Клюев, пулемет сюда!

Рассыпались в цепь на втором ярусе. Неприятель очистил овраг и начал общее отступление на равнине.

– Потери? – чуток отдышавшись, оглядел цепь Марков.

– Никак нет! – радостно отозвался возбужденный сержант Куценко.

– Бог миловал, – плюхнулся рядом с капитаном ефрейтор Быков, меняя диск своего ППШ.

– Ай, молодца! – отозвался с правой стороны лейтенант Чередниченко.

– Занять оборону! – прокричал Марков. И, обернувшись назад, распорядился:

– Тащите сюда подполковника…

Февраль выдался снежным. Но если в Карпатах снег был белым-белым, а перед позициями на нейтральной полосе зачастую уже несколько месяцев совсем нетронутым, то в Петрограде снег выглядел по-иному. Прежде всего в городе он был темнее, что ли. И потом здесь не было безбрежных заметенных пространств. Они появлялись всякий раз в окне вагона, когда Марков возвращался из столицы в госпиталь, расположенный в тихой и удаленной Гатчине. Именно сюда, на станцию Татьянино Варшавской железной дороги, привезли минувшей осенью подпоручика Маркова санитарным поездом с Юго-Западного фронта. Первый раз, в сентябре 1914-го, в Восточной Пруссии он отделался пустяковым ранением в ногу навылет. Бог берег его после этого весь трудный для русской армии 1915 год. Хотя Марков оказался в самом пекле оборонительных боев, разгоревшихся в генерал-губернаторстве Варшавском. Второй раз за Великую войну Марков был ранен в ходе ставшего легендарным Брусиловского прорыва. И ранили его тяжело – австрийская пуля разворотила плечо, была раздроблена ключица. Подпоручик до конца декабря был прикован к койке. И лишь в самый канун Рождества ему разрешили вставать, а затем и совершать небольшие прогулки. Чем он не преминул воспользоваться, начав наносить регулярные визиты соседям. Пока Марков еще оставался лежачим, к нему практически каждый день заходил его бессменный вестовой, сибирский стрелок Прохор Зыков. С Зыковым подпоручика судьба свела еще в предвоенное время, когда Марков только прибыл в полк после училища для прохождения службы. Отношения у них сразу сложились теплые и доверительные. Старшему унтер-офицеру Зыкову к тому времени было уже за тридцать. Сам из сверхсрочников, честно отломал японскую войну, побывал в плену и всегда с гордостью носил на косоворотке Георгиевскую медаль, полученную за оборону Порт-Артура. Зыков олицетворял собой тип смекалистого и хозяйственного мужика, который мог достать все, что угодно – хоть черта в ступе. Досконально владел изнанкой военной службы, всегда мог весомо сказать, чего из не прописанного в уставах принято делать, и чего не принято, что можно и что нельзя. А самое главное – что за это будет. Или не будет. Был религиозен, при этом предприимчив и оборотист, как большинство старообрядцев. Мог, однако, выпить, но всегда знал меру. Зыков имел свои хозяйственные дела с ротным командиром, был, можно сказать, доверенным лицом последнего, помогая ему выгодно обернуть артельные суммы, чтобы кормить приварком, одевать и обувать личный состав сверх положенных норм. Рота была ухоженной, солдаты всегда сыты и добротно обшиты, а господа офицеры довольны. Совершавшее время от времени «случайный наезд» высшее начальство никогда никаких злоупотреблений не выявляло, и рота неизменно оказывалась лучшей в полку во всех отношениях. Наверное, были у Зыкова и еще какие-то дела и промыслы, но Марков в них не лез. Как вестовой Зыков был безупречен.