Артем Драбкин - Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших

Встречал ли я жителей города? Когда мы через Сталинград проходили на свой участок обороны, то не встретили ни одного гражданского человека. А вот когда обратно шли на переправу, то ехали гражданские на повозках, причем были их повозки запряжены в быков, а не в лошадей. Их было несколько подвод. Это, видать, были остатки людей, которых должны были эвакуировать. Это было рядом с нефтезаводом, который там находился. И больше гражданских лиц в Сталинграде я не видел. После этого их, видимо, всех эвакуировали и никого не осталось. Может, были те, которые прятались на окраине города, это если ехать в сторону Балашова. Я, например, слышал о том, что много людей оставалось там жить в подвалах. До конца войны они там, говорили нам, находились: вырывали себе в подвалах землянки и там жили.

Вскоре меня ранило, можно сказать, в первом же бою. А дело было так. Немцы начали нас атаковать. Впереди нас проходила первая линия обороны, которую не мы занимали. Мы находились во второй линии обороны. Так вот, когда вторая линия обороны начала отходить, начался обстрел. В этот момент я готовил бруствер для стрельбы из пулемета. И так получилось, что наше отделение попало под навесной огонь немецких минометов. И несколько мин накрыло наше отделение. Троих или четверых убило сразу, а меня, поскольку я находился правее, осколком ранило в руку.

На волокушах меня сопроводили до Волги, а потом переправили на ту сторону через Волгу. В то время через реку Волгу уже была налажена переправа. С нами был сопровождающий офицер (было такое правило, что раненых обязательно должен был сопровождать какой-нибудь офицер) — командир роты. Мы собирались такой группой, а у него, ну у этого офицера, были с собой все документы на нас. Мы добрались до временного госпиталя, где нам сделали перевязку. Но мы, честно говоря, сами сделали себе перевязку — воспользовались специальными индивидуальными пакетами, которые нам выдали вместе с противогазами, когда мы еще к Волге подходили. Госпиталь находился где-то за Капустиным Яром, к сожалению, я забыл название этого места. Нас осмотрели в этом госпитале и всех, кто находился в ходячем положении, отправили в Капустин Яр. Когда мы туда добрались, нас отправили пешком дальше своим ходом. И вот тут нас немцы здорово потрепали.

Нам нужно было дойти до госпиталя, который аж в самом Саратове тогда располагался, в таком местечке Красный Кут. Но нам при этом сказали, что на каждой станции находятся так называемые промежуточные продовольственные пункты, где мы можем получить продукты питания и прочее. Чтобы эти продукты мы могли получить, нам выдали специальные талончики. И вот шли мы пешим ходом до госпиталя. Ходили только в темное время суток. Днем же передвигаться было нельзя — потому что, даже если один солдат днем шел, тут же появлялся немецкий бомбардировщик, «хейнкель» или «мессершмитт», который продолжал кружиться в воздухе до тех пор, пока не убивал этого солдата. Поэтому ночью шли, а днем прятались от немцев. Но мы это поняли не сразу. Помню, дошли мы до первой станции, где как раз продовольственный пункт должен был находиться. Значит, зашли на эту станцию, подумали, что здесь сейчас как раз получим продукты питания, приведем себя в порядок. И вдруг услышали чей-то крик: «Немцы летят!» И немцы начали эту станцию бомбить. Они разбомбили буквально всю станцию. Но мы, несколько человек, спаслись. Дело в том, что недалеко как раз находился небольшой заводик, где соль добывали. И было соленое озеро Эльтон, оно, вообще-то, известное. Так вот, от завода прямо в озеро шли большие трубы. Когда началась бомбежка, мы в эти трубы залезли. И это нас спасло: по сути дела, спаслись только те, кто в трубы залез. Продпункт тогда там немцы разбили и почти всех наших положили. Когда бомбы падали, в трубе было вообще кошмарно находиться. Потом бомбежка закончилась. Но вылезти задом из трубы было уже невозможно: немцы, когда бомбили, все завалили. И для того, чтобы вылезти, нам нужно было идти до конца трубы, где она наполовину упиралась в воду с солью. Вот туда по этой трубе мы и вышли. Там была вода, но было мелко. Новых продуктов питания мы не получили, все было разбито, ну и начали двигаться дальше. Помню, нашу железную дорогу немцы тоже разбили, даже рельсы были перевернуты.

Мы пошли вдоль железнодорожного полотна, которое было наполовину разрушено. Когда дошли до следующей станции, немцы налетели на нее и как раз к нашему приходу ее разбомбили. Потом дошли мы до другой станции, где тоже должен был находиться очередной продовольственный пункт. Там было такое длинное село, его длина была километров пять, не меньше. Но как только мы пришли на станцию, на нас налетели «хейнкели». Именно «хейнкели» — потому что они производили особый гул, который мы легко могли определить. Их вышло на бомбежку девять штук. «Мессершмитты» их сопровождали. Наших самолетов ни одного в воздухе не оказалось. Мы стали искать для себя место, чтобы где-нибудь спрятаться. Немцы бомбили также и дома: крыши и бревна вместе с осколками бомб летели еще только так. И тогда мы втроем спрятались за стену дома, который еще оставался целым. Потом по нам где-то рядом ударил крупнокалиберный пулемет. Так вот, или он в меня попал, или сколок отскочил, в общем, не знаю, но факт в том, что у меня после этого потекла кровь. Короче говоря, осколком в ключицу меня ранило. И хорошо, что мы недалеко от медчасти отошли — рану мне ребята скоро перевязали. А потом, когда до медчасти добрались, оттуда с нами вместе отправили одну медсестру, поскольку двое из нас были тяжело ранены: один — в ногу, а другой — в бок. А у меня тогда в том месте на руке, куда в самом начале, еще в Сталинграде, я был ранен, завелись черви. Мне эту рану обработали. После этого пошли мы дальше. Потом мы поняли, что для того, чтобы не попадать под немецкую бомбежку, надо на станцию за продуктами питания до 7 часов утра приходить. Дело в том, что в 7 часов утра немцы бомбили Сталинград, а затем на обратном пути летали вдоль железнодорожной ветки бомбить станции. У них тогда такая задача стояла: добить железную дорогу, которая идет до Саратова, до конца, чтобы по ней ничего не подвозили наши эшелоны к Сталинграду. Мы пришли до 7 часов на питательный пункт, получили необходимые продукты и пошли дальше. И так добрались мы почти до самого Саратова. И там, в госпитале в Красном Куте, что недалеко от Саратова, я пролежал целый месяц.

Помню, что там, где располагался наш госпиталь, почти ничего другого и не осталось. Там остались женщина-председатель и один еврей, подполковник, который был начальником госпиталя. Но там был рядом богатый совхоз, и они поддерживали нас. Тогда в этот госпиталь вообще очень часто привозили тяжелораненых: тех, которые были и без рук, и без ног, в общем, всяких там побитых наших солдат. Тяжелораненых подлечивали и отправляли на поездах дальше в Саратов, а там их эвакуировали дальше в глубь страны. Тех же солдат, которые были легко ранены и были, как говорят, ходячими (а я был из их числа), подлечивали и отправляли опять на фронт. И бывало в иной раз такое: несколько таких рейсов из фронта в госпиталь и из госпиталя на фронт — и солдат на том свете. У нас не считались с людьми. Уже потом, когда пошло наше наступление, когда соединился Степной фронт с нашим Сталинградским фронтом, там, помню, столько наложили убитых, что, можно сказать, прямо по трупам шли. В госпитале у нас также умирали люди. И очень часто, и помногу.