Дмитрий Кончаловский - Безумие

Пожали руки. Он не показался мне неприятным или враждебным. Благообразный такой. Сказал, что рад дорогим гостям. Я кисло улыбнулся.

Потом он меня поразил. Он сказал — «хлеб-соль». Разборчиво, с приемлемым акцентом. Но главное — смысл. Бандитское гнездо, линия Маннергейма, можно сказать, а тебе говорят — «хлеб-соль». Звучит это, правда, как «хлэп-сол», но все равно приятно. Впрочем, ни того, ни другого не предложил.

— Располагайтесь, — сказал эфенди, — он вас будет кормить, поить.

— Поить? — мы оживились.

— Водой, иногда — чаем.

— А… А чего еще нам делать?

— Ждать. К вам придет Джабраил. Он вас проинструктирует.

— А! Руководитель программы, шеф-редактор, так сказать, — я пытался шутить.

Эфенди пристально посмотрел мне в глаза.

— Вроде того, — он опять говорил почти без акцента.

— А сколько ждать?

— Сколько надо.

— Очень любезно с вашей стороны. А кроме как ждать, мы еще что-то можем делать?

— Гулять. По этой улице. Не дальше.

— А снимать?

— Нет.

— Но вы же в машине не возражали?

— В машине вы были со мной. А так — нельзя. Вы нам здесь живые нужны.

— В течение какого времени?

— Ты мудак?

— Нет, я корреспондент. Хотя как корреспондент я, конечно, мудак. Был бы не мудак, снимал бы сейчас открытие нового магазина Гуччи на Тверской.

— У тебя иногда бывают хорошие шутки. Редко, но бывают. Значит, ты не мудак.

— Спасибо, эфенди.

— Ты нам нужен живым. А сколько мы все здесь проживем — вопрос не ко мне, к Аллаху.

— Оптимистично.

— Ждите Джабраила, салям.

Мы вошли в дом. Это была не сакля — именно дом. Большой, добротный. Мне живо представился подвал, а там — ходы, ходы, бомбоубежище, бетон. Многие «КамАЗы», которые мы видели, были покрыты густой цементной или бетонной, я не очень разбираюсь, пылью.

Сели за стол. Дед поставил большую миску с вареной бараниной (откуда это у них все берется с такой скоростью?), хлеб, кружки, чайник. Утолив первый голод нехитрой трапезой, я решил навести справки. Начал очень тонко и дипломатично:

— Дедушка Шамиль, скажи, ты — ваххабит?

— Я? Вахабыд. Ми всэ тута вахабыд. Я раншэ парторг автокалонны был, а тэпэр — вахабыд.

— Надо же, как интересно. А почему ты ваххабит?

— А как жэ? У нас папробуй быт нэ вахабыд. Вахабыд — это пэнсыя, мука, баран, а нэ вахабыд — падыхай в канавэ. Эта эсли старый. А эсли маладой и нэ вахабыд — падыхай у стэнкы.

— Это в смысле — расстреляют?

— Растрэлают. Многых парастрэлалы. Нэлзя не вахабыд.

Интересная, исчерпывающая политинформация от бывшего парторга автоколонны.

— Дедушка Шамиль, я вот, знаете ли, не ваххабит, мне у вас покурить можно?

— Пакурыт можна — ва дварэ.

Вышли все трое. И вдруг! О чудо! Во дворе колодец, а у колодца — представьте себе — лет семнадцать, лиловое платьице чуть ниже колен, голые смуглые икры, босые, чуть грязноватые ножки в резиновых шлепанцах-вьетнамках и — о верх эротизма!!! — ободранный, еле заметный… педикюр!!!

Я ПОЛЮБИЛ!!! Кто бывал в таких ситуациях — тот меня поймет.

— Это — мое! — шепнул я Стасу. Очень строго шепнул. — Только подойди к ней — убью!

— Вас понял, командир.

Она заметила нас. Покраснела. Метнула на меня быстрый взгляд (или мне только так показалось?) и скрылась за дверью какой-то подсобки.

У меня дрожали колени. Вот она — фронтовая любовь! Это не только в кино бывает. Вокруг смерть, страдания, ты не знаешь, сколько тебе еще отпущено дней, а может быть… минут, но ты дрожишь не от страха, ты дрожишь (простите меня, влюбленный человек склонен изъясняться пошловато), так вот, ты дрожишь в сладкой истоме, в твоей голове роятся самые безумные планы… Ты не соображаешь, что делаешь.

И я тут же сделал именно то, чего делать было ни в коем случае нельзя, — я вошел в дом. Не просто вошел — я пошел к дедушке Шамилю.

Он все еще сидел за столом, по-стариковски глядя в одну точку.

— Дедушка Шамиль… там… у вас во дворе… девушка… она… кто?

Старик поднял голову. Грустно посмотрел на меня.

— Барият, моя внучка.

— А-а-а…

— Сирота.

— Как жаль.

— У нэе жэных (у меня сжалось сердце) был… Вахабыд растрэлалы. Он нэ хатэл быт вахабыд. Хател учытса.

Старик вдруг заплакал.

— Жаль, дедушка Шамиль… но слезами горю не поможешь (о красноречие!) Другой жених найдется…

Старик заплакал еще сильней.

— Нэ найдэтса… У них было… Тэпэр ныкто замуж нэ вазмет.

Внутри у меня все запело! О подлая мужская натура! Смесь солдафона и похоти!

Старик внезапно поднял голову. Слезы высохли. Он пристально смотрел на меня.

— Ты с Масквы?

— Да…

— Она тэбэ нравытся?

— Ой… да…

— Увэзы ее. Я нэ вазражаю. Здэс ей нэ будэт жызны. Толка нэ абижай ее там. Жэныс. Я знаю — у вас так можна, дажэ эсли и было что ранше с дуругим, всо равно — можна. Я знаю.

У меня подкосились ноги. Я очень аккуратно сел на табуретку.

Во денек! Эфенди — шаман — обещал, что скучно не будет. Это ж надо — неожиданно для самого себя припереться в бандитскую крепость, встретить там горскую красавицу, неожиданно для самого себя влюбиться в нее и, опять же, уже совершенно НЕОЖИДАННО ДЛЯ САМОГО СЕБЯ получить, будучи гяуром, согласие на брак от ее ближайшего родственника! Тысяча и одна ночь! Готов ли я к этому? Конечно, готов!!!

Только выбраться отсюда, а там — затаскать ее по магазинам, одеть, обуть, показать Москву, научить переходить через дорогу, звонить по телефону, пользоваться посудомоечной машиной, объяснить, какие духи лучше и почему, что такое банкомат и с какой стороны к нему подходить, показать компьютер и, для начала, научить его включать, объяснить, как добиться нужного сочетания горячей и холодной воды в душе, убедить, что джакузи — это не орудие пыток, наконец… научить пользоваться унитазом, а потом — театры, кино, выставки и как апофеоз — выучить ее сносно говорить по-русски!!! А прийти с ней в останкинский пресс-бар — там вообще все умрут — Печорин и Бэла!!! Лермонтов отдыхает.

Стоп. У меня с реальностью как-то не очень. Для начала — пустячок — выбраться из этой клоаки. Вместе и хотя бы живыми. Про невредимость я пока не буду. Да, и еще:

— Дедушка Шамиль… а вы уверены… что она согласится?

— А кто ее спрашыват будэт?

— А… если я ей… не понравлюсь?

— А это нэ ее дэло. Главное, что ти минэ панравылся.

— А как же ей… А я чем вам понравиться успел?

— А ти високый, бэлый, културный, в Масква жывеш.

— А что… этого достаточно?

— А зачэм нэдостаточно? В Масквэ харашо. Нэ стрэляют, ну, нэ часто, газ ест, свэт ест, кушат ест. — Он немного подумал. — У тэбя денга ест.

Я решил прояснить ситуацию до конца.

— Дедушка Шамиль, но… у нас ведь вера разная…

— У вас, можэт, и разная, а у мэна адна вэра — чтоб маэй внучкэ харашо било. Так ти сагласэн?