Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске

За стойкой обедал дежурный. Торопливо отрезая большие куски вареной колбасы, он отправлял их в рот и жадно жевал.

– Проститься? - увидел он Генку.

– Проститься. Чего машина не пришла?

– Машина, брат, перевозила продовольствие. Если не совсем глупый, поймешь, какое и куда.

– Понял. Я пошел. Бывай.

– Бывай, - отозвался дежурный. - Беспокоюсь я. Станцию, говорят, здорово бомбили, а начальник час назад уехал туда. Вагон с зеками встречать.

– Это же конвой НКВД должен делать, - сказал Генка.

– Некогда считаться, - вздохнул дежурный. - Мы тоже в НКВД. В армии ты куда? В особый отдел?

– Командиром взвода, в пехоту.

– Ну, правильно, - кивнул дежурный. - Для работы в особом отделе ты хлипкий, уж не обижайся, брат. Странное дело: слыхал я, что ты из потомственной чекистской семьи, а конституция в тебе слабая для нашего дела.

– Ладно, не будем обсуждать, - оборвал его Генка. - Желаю тебе удачи. Прощай!

Тренькнул циркулярный телефон. Дежурный сорвал трубку с рычага. Несколько секунд он слушал, потом крикнул, срываясь на хрип:

– Да нет никого, товарищ начальник. Сами знаете - все уехали. - Дежурный остановил на Генке сумасшедший взгляд и вдруг добавил, усмехнувшись: - Вот лейтенант Кондратьев здесь. Геннадий Николаевич. Что? Есть, понял. - Он положил трубку и сказал, пожимая плечами: - Мотоцикл у подъезда, дуй на станцию.

– Да я уже и не сотрудник, можно считать! - удивился Генка.

– Дуй на станцию, - повторил дежурный. - Начальник ждет.

– Есть!

…Навстречу мотоциклу двигались наши отступающие части. Они вливались на главную улицу из всех боковых улочек и переулков, и у Генки возникло тяжелое, невыносимое ощущение безысходной тоски, словно он стоял перед умирающим, истекающим кровью человеком и ничем не мог ему помочь. Когда Генка сворачивал на привокзальную площадь, поток войск заметно поредел.

Генка въехал на перрон. Сразу же за приземистым зданием вокзала полыхали пакгаузы и багрово мигали раскаленные остовы нескольких вагонов.

Генка бросил мотоцикл и побежал через рельсы. Один вагон сорвало с путей и опрокинуло набок. Это был тот самый "вагонзак", который Генка видел два часа назад. Рядом чернели воронки от авиабомб.

Начальник стоял около грязной рогожи, которая прикрывала нечто очень похожее на уложенные в ряд огромные бутылки.

– Здесь четыре трупа, - негромко сказал начальник. - Все из конвоя. Старший был жив, я его отправил в больницу.

Подбежал стрелок охраны, крикнул:

– Нашли! Его аж за стрелку откинуло.

– Идем! - Начальник побежал. Генка следом.

В кювете, у забора, ограждающего станцию, лежал еще один труп. Он был настолько обезображен, что начальник судорожно повел головой и отвернулся. Попросил:

– Номер на куртке посмотри.

Генка нагнулся. В ноздри ударил приторный запах запекшейся крови. "Н-1205", - прочитал Генка.

Начальник сверился со списком, который держал в руках:

– Это - насильник. Бородулин его фамилия. - Начальник закрыл папку. - Тут, значит, вот какое дело, Кондратьев, - он сурово посмотрел на Генку и продолжал: - В этом вагоне везли четырех осужденных. Все - к "ВМН". Трое бежали. Сейчас они в нашем городе. Хочешь сказать: теперь не до них?

Генка промолчал, и начальник продолжал:

– Мы с тобой с глазу на глаз, и я теперь речей произносить не стану. Например, о том, что раз советский суд их осудил, мы обязаны и так далее. Тут в другом дело. - Начальник снова раскрыл папку. - На свободе - трое опаснейших преступников. Вернее, двое. Один приговорен военным трибуналом за шпионаж. Английский агент. Второй - бандит, убийца. Они взяли у конвоя автомат и два нагана. А немцы вот-вот войдут в город. Имей в виду и то, что бандит этот, Бойко, из нашего города. Обозлен, страшен. Если его не обезвредить, он многих поубивает, да и выдаст немцам всех, кого сможет. Смекаешь?

– Третий кто? - спросил Генка.

С каждой минутой он мрачнел все больше и больше. Дело, которое ему предстояло, не сулило ничего хорошего.

– Третья, - поправил начальник. - Из ее личного дела и приговора так выходит, что осудили ее как бы под горячую руку. Слова она разные на базаре выкрикивала в адрес Советской власти, а время военное, сам понимаешь. В общем, не о ней речь. Приговор над ней исполнять - не наша обязанность. И вообще, ты усеки, что я тебя не в исполнители определяю, а велю тебе заняться твоим прямым делом: задержать и обезвредить бежавших из-под стражи уголовников. Поскольку они вне закона, оружие разрешаю применять неограниченно. Все понял?

– Я в военкомат явиться должен, - угрюмо сказал Генка. - Знаете ведь.

– Беру на себя, - сказал начальник. - Разберемся потом. После войны. - Он улыбнулся. - Ты, Кондратьев, меня прости на худом слове, я к тебе плохо относился, не верил в тебя, как в работника. Хлипковат ты, рассуждаешь много. Но теперь у меня выбора нет, да и время такое, что не до рассуждений тебе будет. А в твою чекистскую честность я верю. Прощай.

– Один пойду? - Генка напряженно вглядывался в лицо начальника.

– Один, - начальник развел руками: - У меня и у дежурного - своя задача, от горкома, так что - сам понимаешь. Времени у тебя, парень, считай, что нет. Немцы вот-вот войдут в город. Запомни! Бойко живет на Коммунистической, двадцать. Ты теперь - Бородулин Иван Сергеевич, сын погибшего насильника. В городе ты не случайно - ждешь немцев, а из последнего, тайно полученного письма отца знаешь, что он сидел в одной камере с Бойко и сообщил тебе адрес родителей этого Бойко - для пристанища на первый случай. Письмо прямо сейчас напиши сам, почерка там все равно не знают. Остальное придумаешь по ходу дела.

– Меня не опознают? - на всякий случай спросил Генка.

– Родители и сестра Бойко мне неизвестны, будем надеяться, что в милицию они приходили самое большее по паспортным делам, - сказал начальник. - А вообще-то риск есть, скажу прямо. И большой риск. Все делаем без подготовки, на "ура". Боишься, что ли?

– Что мне делать потом?

– Потом, - начальник почесал в затылке. - Потом… Ладно! Хотя я сам и не имею права такое решать - запомни вот это.

Он написал что-то на клочке бумажки, дал прочитать Генке и тут же сжег.

– Это пароль и адрес нашей явки. Останешься жив - приходи.

Где-то неподалеку раскатисто загрохотало, словно несколько человек вдруг начали вразнобой колотить по железному корыту. Начальник прислушался и еще раз повторил: - Приходи.

"Останешься жив - приходи, - повторял про себя Генка. - Останешься жив - приходи. Ничего себе перспективка! Обрадовал начальник".

Улицы опустели. Ветер шевелил обрывки бумаг, взметая к небу черные хлопья пепла. На бешеной скорости промчался санитарный автобус. "Кажется, все, - подумал Генка и тут же вспомнил: - Письмо. Нужно написать письмо от имени Бородулина родителям Бойко. И мать дома. Совсем одна".