Андрей Орлов - Черный штрафбат

Он отогнул край палатки.

— Разрешите?

Что-то вкусно булькнуло, бзынькнуло. Гэбист закашлялся, спрятал что-то под столом. Но не смутился, прошелся по вошедшему ощупывающим глазом. Этот глаз работал за двоих — над веком второго был выпуклый шрам, и поэтому глаз мог смотреть только вниз (если вообще куда-то смотрел).

— Я внимательно ознакомился с вашим делом, Зорин, — процедил Чулымов. — Похоже, вы тот еще субъект…

— Прошу прощения, товарищ старший лейтенант госбезопасности, — скромно потупился Зорин, — а с делом майора Глахотного вы тоже ознакомились?

— А вы наглец, — покачал головой контрразведчик. — Как говорится, дальше Сибири не сошлют, так, Зорин? Смею вас уверить — сошлют. И кстати, насчет Сибири. То, что мы с вами родом из одной области, никак не повлияет на наши с вами взаимоотношения в благоприятную для вас сторону.

— А мы из одной области, товарищ старший лейтенант? — удивился Зорин. — Вы из Новосибирска?

Контрразведчик пожевал губами.

— Это вас не касается, Зорин. Ладно, отвечу. Чулым — районный центр на Транссибе. Небольшой поселок — в начале века там самой популярной была фамилия Чулымов.

— Здорово, товарищ старший лейтенант, — восхитился Зорин. — А я из областного центра. Парень у нас учился из вашего поселка — Сашка Кривошеев, может, слышали о таком?

— Не слышал, — отрезал особист. — Я пятнадцать лет не был в родном поселке. Никакого землячества, Зорин. Наши отношения — сугубо деловые, насквозь пронизанные субординацией и представлениями о воинской иерархии. К тому же не скажу, что вы мне сильно нравитесь.

«А на хрена сам начал?» — подумал Зорин.

— Майор Глахотный арестован, его увезли в Особый отдел армии буквально накануне атаки диверсантов на штаб 45-й дивизии. С бывшим майором проводятся следственные действия. Он уже сознался, что работал на германскую военную разведку. Вы удовлетворены?

— Так точно, — кивнул Зорин.

— В роту, если вы заметили, прибыло пополнение. — Особист покосился на гору папок, возвышающуюся у входа в палатку. — Штат роты на данный момент составляет: по переменному составу — сто восемьдесят два бойца, по постоянному — шестнадцать человек.

«Постоянные меняются чаще, чем переменные», — подумал Зорин.

— Качество пополнения оставляет, увы, желать. — Особист потер подушечкой пальца шрам над веком. Только тем и занимался — похоже, сильно чесалось. — Ранее в 1 — ю штрафную роту отправляли только военнослужащих 45-й дивизии, совершивших дисциплинарные проступки и воинские преступления. Сейчас не до этого — армейское начальство требует повысить численность подразделения всеми возможными законными средствами.

— Уголовники, товарищ старший лейтенант? — испугался Зорин.

— Не из лагерей, не волнуйтесь. Из отдаленных зон, согласно приказу № 227, направлять заключенных в штрафные части запрещается. Особенно политических и всяких там паханов. Но вот из тюрем на территориях прифронтовых областей… Это предусмотрено законом — в крайнем случае в штрафные роты могут направляться гражданские лица, осужденные гражданскими судами за легкие и средней тяжести уголовные преступления. И в частях процедура назначения наказания упростилась — согласно приказу № 413 Народного комиссариата обороны от 21 августа 43-го года командиры частей имеют право направлять лиц, совершивших преступление, в штрафные части, минуя военные трибуналы. Не скажу, что наше пополнение — полный сброд, но мусора хватает. Процентов семьдесят — военнослужащие, осужденные за саботаж, трусость, дезертирство, шкурничество. Остальные — мелкоуголовный элемент, не имеющий отношения к армии — мразь, но мразь социально близкая, бывшие полицаи, бывшие солдаты РОА… Это, если вы не знаете, предатели, поступившие на службу к изменнику Родины генералу Власову. По моему разумению, такие жить не должны, а тем более служить с оружием в руках, но… закон есть закон. Наши суды отличаются невероятной гуманностью по отношению к государственным преступникам, дают им шанс исправиться и искупить вину. Держите, — особист извлек из-под стола небольшую стопку папок с делами и тряхнул перед Зориным, — эти восемь человек будут служить в вашем отделении.

— Товарищ старший лейтенант… — обиженно заканючил Зорин, — как же так? Командир роты мне лично обещал, что я могу сформировать свое подразделение из мною отобранных…

— Вот и считайте, что отобрали, — отрезал Чулымов. — Следует отметить, что действия капитана Кумарина не всегда соответствуют требованиям момента. Я для вас — такой же командир, как и он. Если не больше. Поставьте ротного в известность о моем распоряжении и забирайте это, — контрразведчик покосился на тонкую стопку, — пополнение. И прошу отметить, Зорин, что я не покушаюсь на людей, которых вы себе уже припасли. Воюйте с ними, как говорится, на здоровье. Но и этих забирайте. Делайте с ними что хотите. Хоть угробьте их в первом же бою — с пользой для дела, разумеется…

Военком Боев обходил неровный строй солдат. Сутулый, угрюмый, прохаживался, поскрипывая надраенными до блеска сапогами, пронзительно смотрел в глаза практически каждому солдату, и с губ его не сползала язвительная гримаса. Когда он приближался, в строю стихали разговоры, бойцы замирали, задирали подбородки, задерживали дыхание. Взгляд комиссара действовал гипнотически, с ним старались не пересекаться. Энергетика от военкома исходила подавляющая. Зорин выдержал взгляд, и зря, наверное. Меньше всего ему хотелось оказаться на чьем-то «особом» счету. Комиссар остановился, царапнул его колючими глазами, неторопливо двинулся дальше. Солдаты, вышедшие из «зоны поражения», облегченно переводили дыхание, искоса обменивались взглядами. Но расслабляться не приходилось — офицерский состав стоял напротив в чистом поле — во главе с комроты Кумариным — и многозначительно помалкивал.

Зорин скосил глаза. Как обычно — никаких индивидуальностей. В этой форме все стандартные — пушечное мясо. У одних тоска в глазах, у других вообще ничего. Безликая масса, зато под черепной коробкой у каждого…

— А говорить, собственно, нечего, бойцы! — объявил комиссар. — Думаете, буду тут перед вами распинаться, агитировать, взывать к сознательности? Сами понимаете, не маленькие. И про Родину, которая возложила на вас огромную ответственность, и про вину перед народом, партией и правительством, которую самое время искупить. И про фашистов, которые не сдадутся без боя и будут обороняться до последнего…

Зорин видел, как поморщился капитан Кумарин. Недоуменно переглянулись молоденькие офицеры — можно представить, как натаскали их в училище по части политической сознательности.