Андрей Орлов - Черный штрафбат

Зорин первым метнулся к оборонительной точке, зажимая гранату. Уперся ногой в косогор, вырвал чеку, затолкал гранату в амбразуру и отпрыгнул, заткнув уши. В амбразуре даже пулемета не было! Рвануло, и пока там внутри не рассеялся дым, распахнул металлическую дверцу, ворвался в замкнутое помещение с земляными стенами и низким бетонным потолком. Помещение вообще было необитаемым! Но не такое уж и замкнутое — в полу имелся громоздкий люк. Зорин схватился за ручки, сваренные из гнутой арматуры. Подбежал какой-то боец.

— Граната есть? — буркнул Зорин, напрягая мышцы.

— А как же, — отозвался боец.

— Чуть приподниму — бросай.

Комочек металла полетел в черноту лаза, стуча по металлическим ступеням подвешенной лестницы. Отшатнулись, Зорин выпустил ручки люка. Ухнуло где-то глубоко. С грохотом оборвалась лестница. Привет, называется.

— Товарищ старший лейтенант! — он выскочил из ДО-Та. — Там подземный лаз, немцы ушли! Хрен его знает куда ведет! Что это значит, товарищ старший лейтенант?

Мог бы и сразу догадаться, разведчик хренов. Не знаком с таким понятием: заманить в ловушку? Волосы встали дыбом — он встретился взглядом с ротным, мнущимся на пригорке. И тот сообразил, позеленел… А рядовой состав весело гудел. Кто-то смеялся — мол, и ладно, меньше работы, больше живых. Не пришел еще час собирать манатки и сваливать на тот свет.

— Идем дальше? — криво усмехнулся взбирающийся на пригорок комиссар Мазарян. — Рота, Жлобин перед нами! Выходи строиться на дорогу!

— Засада, черт возьми… — скрипнул зубами контрразведчик Чулымов. — Дали заманить себя в ловушку, вредители хреновы… — Но слышал его только Зорин. Возможно, еще пара-тройка солдат…

Команду сматывать удочки проорать не успели. Взрыв прогремел в самой гуще народа — разметал людей, как дрова в поленнице. Еще два взрыва, и паника охватила войско. Лавина хлынула с холма — во все стороны. Застрочили пулеметы — из леса, слева, справа, сзади. Люди падали как подкошенные, остальные бежали как тараканы…

— Отделение, ко мне!!! — заорал Зорин, не узнавая своего голоса. Схватил за шиворот растерянно озирающегося Игумнова, отвесил пинка зазевавшемуся Гурвичу. — Всем туда! — махнул рукой на западную оконечность василькового поля. Расстояние не катастрофическое. Да и пулемет там вроде не стучал. — Не подставляться под пули! Перебегать! — и первым прыгнул с косогора, покатился, теряя оружие, пилотку, скинул с плеч вещевой мешок…

Локальную операцию на узком участке фронта немцы провели безупречно. Соединение полковника Шапилова попало в западню — глупо, по-детски. Взрывы гремели со всех сторон. Пулеметчики не жалели патронов. Оторвавшуюся от своих колонну обложили по всем правилам военной науки. Здесь даже не требовалось крупных сил — достаточно заманить в мышеловку. Колонны отсекли. На опушке чадили танки 39-го гвардейского танкового танки, танкисты выскакивали из машин и падали под огнем автоматов. Никто не знал, что происходит с другими частями, попавшими в западню. На поле творился сущий ад. Дорогу с востока перекрыла танковая рота, «пантеры» расползались по полю, стреляли из пушек. По опушке гарцевали мотоциклисты. Пулеметчики в люльках расстреливали охваченных паникой штрафников. На юго-западе дорогу отрезала минометная батарея — немцы выволокли минометы из леса и с ходу открыли огонь по навесной траектории. Васильковое поле превратилось в арену сплошных разрывов, ужаса, смерти…

Зорин полз, задыхаясь. Временами не выдерживал — вскакивал, бежал, но падал — хватало благоразумия, перекатывался, полз дальше. И слева ползли, и справа.

Мелькали головы, хрипели прокуренные легкие. Он еще не вник. Потрясение было слишком велико, чтобы так быстро осознать и переварить. Вчера одно потрясение, сегодня другое. Что же ты делаешь? — ущемляла его недремлющая «пролетарская» сознательность, — Ползешь, как последний трус! А ну немедленно встань, возьми оружие в руку и иди сражаться против врага! И неважно, что проживешь ты секунды четыре, зато умрешь достойно!

Не мог он заставить себя подняться. Полз, лишь иногда поворачивал голову — не мог не смотреть на этот ужас. Обезумевшие штрафники метались в дыму разрывов. Куда бы ни бежали, всюду поджидала смерть. Люди валились десятками. Роты уже не было! Не было даже толпы. Мелькнул в дыму старший лейтенант Тучков с пистолетом в руке. Лицо искаженное, страшное, он орал сорванным голосом, пытался сплотить вокруг себя группу солдат, чтобы броситься на прорыв. Собрал человек семь, но взрыв прогремел под ногами — всех разбросало. Упал не добежавший до леса военком Мазарян — пуля прострелила голову. Вынеслась из дыма санинструктор Галка — маленькая, юркая, с черным от копоти лицом. Плохо понимала, что делала — контузило девчонку, ноги работали, а голова — ну, ничегошеньки не соображала! Пухнула на колени перед раненым солдатом — тот стонал, держась за живот. Принялась лихорадочно вытаскивать из сумки бинт. Зорин застонал — что же она делает, глупая? Ведь все уже… Пулеметная очередь пропорола Галку по диагонали — от плеча до пояса. Передернула плечами — словно оса ужалила в спину, упала на раненого, забилась в агонии… Откуда-то взялся рядовой Кустарь. Весь в крови, оборванный, с обожженной рукой, поднял винтовку, выстрелил по лесу. Дико захохотал, обнажив гнилые зубы, передернул затвор. Рухнул, изрешеченный пулями, дождался наконец…

Практически двести бойцов погибли за несколько минут. Кто-то еще метался, их достреливали одиночными выстрелами. Все поле было завалено телами — многие еще шевелились, стонали. Немцы стали развлекаться — отстреливали из леса раненых, комментируя свои упражнения на меткость азартными выкриками.

До опушки оставалось метров двадцать. Руки немели, плохо слушались. Зорин сделал остановку, уткнулся носом в прелую землю. Поблизости кто-то прополз, ускоряясь — хрипел, тяжело отдувался — на финиш пошел. Рядом грохнулось грузное тело — он покосился через плечо. Еще нашел в себе силы удивиться.

— Товарищ капитан? Да вы никак заговоренный?

— Ты, Зорин, из таких же, — прохрипел капитан Чулымов. Выглядел особист ужасно — волосы дыбом, лицо в крови — посекло мелкими осколками. Но вроде не раненый — судя по прыти, с которой двигался. — Чего застыл, сержант? Поползли, что ли? Чуток осталось…

Зорин приподнял голову и ахнул. Тряхнулись кусты на опушке, послышался ровный голос, доносящий до собеседника занимательную мысль. Собеседник гортанно засмеялся.

— Лежите, товарищ капитан, — захрипел Зорин, прижимая Чулымова к земле. — Сдирайте с себя погоны, живо… И портупею тоже…

— Свихнулся, боец… — выдохнул Чулымов. — Я офицер Советской армии…