Андрей Орлов - Черный штрафбат

Их кормили отдельно от прочих. Но кормили, надо признаться, неплохо. «На убой», — пошутил Игумнов, уминая варево из жестяных мисок. Скромная девчушка, отзывающаяся на имя Ализа, — в платочке, закутанная с ног до головы во все черное, приносила еду в алюминиевых тазиках, а уж каждый раскладывал себе отдельно. На подначки Фикуса и неловкие ухаживания Чеботаева девушка не реагировала, отделывалась улыбками, односложными ответами. Да и не больно-то хотелось. Одно у солдат оставалось на уме — поесть и спать. А там уж как масть упадет, — по меткому высказыванию Фикуса. Давились каким-то варевом из буряка, грибов и капусты, вареной жирной свининой с картошкой, заедали ржаным комковатым хлебом, пили кисловатое, но еще не прокисшее молоко.

— А жрачка-то не кошерная, — заметил Гурвич. — Впрочем, можно понять этих ребят — не до ритуалов, война идет. Что добыли, то и приготовили. Боженька поймет и простит.

— Чего? — не понял, как обычно, Чеботаев. Впрочем, остальные тоже не поняли.

Гурвич начал пространно объяснять про систему ритуальных правил кашрут, которые определяют соответствие предписаний, связанных с пищей, Главному еврейскому закону. Потом сбился, сказал, что он не эксперт и даже не любитель. В общем, это то, что можно и чего нельзя. Как у Маяковского — «что такое хорошо и что такое плохо». Свинину, например, запрещено категорически, но не потому, что грязное животное, как уверен ислам, а по совсем другим причинам. Кушать можно только тех животных, которые одновременно и жвачные, и парнокопытные. То есть корову, козу и барана — можно. А вот свинья хоть и имеет раздвоенные копыта, но жвачку не жует и, стало быть, «плохая». И яйца можно есть не всякие, а только те, у которых разные концы — один тупой, другой острый. А если оба острые или оба тупые, то под страхом смерти запрещено. Кровь нельзя пить, то есть мясо готовить только обескровленное. Рыбу — только ту, у которой чешуя чистится. А молоко после поедания мяса можно пить лишь через несколько часов. Зато водку потреблять не воспрещается, и это очень большое достижение еврейского народа…

Зорин слушал вполуха, посматривал по сторонам. Евреи держались от них особняком, «психологическую» границу, помимо «раздатчицы пищи» Ализы, не переходили. В том числе и девушка в берете с большими черными глазами. Он видел ее несколько раз. Сначала она пробежала мимо, протащив тяжелый мешок. Потом помогала какому-то старику спуститься с крыльца, довела до отхожего места, огражденного заборчиком. Потом стояла перед штабом и шепталась с Рудбергом, при этом несколько раз смотрела в его сторону. Тема разговора была не очень приятной — девушка кусала губы и недоверчиво покачивала головой, а когда рядом появились посторонние, то быстро отвернулась…

Организм еще не отвык от «режима разведчика». Он проспал пару часов и проснулся. Руки на месте, ноги приделаны к туловищу, голова соображает, а, главное, не болит. Но что-то было не так. Может, ложе слишком мягкое? Он повертелся, прощупал полосатый солдатский матрас — каждому бойцу выдали подобный. И где добыли, интересно? Хотя за три года уж, наверное, многое можно добыть… Он лежал, вслушивался, отделял храп и стон внутри сарая от внешних звуков. Ночь едва лишь началась. В отряде рано ложились и рано вставали. Тишина за «бортом», только кузнечик, страдающий бессонницей, выводил однообразную трель. Сквозь щели между досками просачивался лунный свет. Партизанский лагерь крепко спал. Лишь где-то в центре базы разговаривали мужчины — возможно, часовые. Дверь, смотрящая на лагерь, была заперта на задвижку. Задняя часть сарая, оплетенная кустами, упиралась в скалу. Несколько досок там были выломаны, и от греха подальше Зорин приказал заложить ее фанерными щитами.

За той стеной и хрустнула ветка…

Он сел, нащупал затвор автомата. Сухо стало в горле. Подобрался бочком, отдавив руку какому-то сновидцу — тот что-то прорычал, но не проснулся.

— Эй… — раздался приглушенный шепот. В стену зацарапали. Он привалился плечом к стене, затаил дыхание.

— Эй, послушайте, как вас там…

Голос принадлежал женщине.

— Впустите меня, но не шумите… Я не сделаю вам ничего плохого… Быстрее же…

Кто-то уже проснулся, заворчал. Зорин шикнул на него. Проснувшийся разбудил соседа, а когда тот начал спросонья ругаться, просто заткнул ему рот.

— Кому тут по едалам отбарабанить?… — начал в своей неподражаемой манере Фикус, но ему тоже «перекрыли кислород». Зорин отодвинул щит от дырявой стены. В сарай кто-то вполз. Он чиркнул спичкой. Тусклое пламя осветило бледное женское лицо. Огонек горящей спички метался в широко раскрытых глазах.

— Это вы? — растерялся Зорин. Он узнал ту самую девушку в берете — она обладала запоминающейся внешностью.

— Проходи, родная, как же мы… — начал Фикус, но получил по ребрам и, кажется, включил соображалку.

— Не галдите, — прошептала девушка. — И спичку погасите…

Он погасил. Темнота навалилась. Народ скрипел, поднимался — каждый чувствовал приближение неприятностей.

— Молчите, ради всего святого молчите… — Он чувствовал ее горячее дыхание совсем близко. Девушка волновалась — и это еще мягко сказано. Ее волнение передавалось Зорину.

— Послушайте… меня зовут Ада, я племянница Михаэля Рудберга… Я знаю, что вы ни в чем не виноваты, и мне не нравится то, что задумал Фильман…

Зорин похолодел. Дурные предчувствия, кажется, перетекали в практическую плоскость.

— Слушайте и молчите… — ее голос звенел от напряжения, — Фильман долго думал, что с вами делать. Он принял это трудное решение, и теперь его не переубедить. Вас расстреляют. Войдут на рассвете, когда у людей самый крепкий сон, разоружат и быстро пристрелят…

Штрафники глухо зароптали.

— За что, Ада? — возмутился Зорин. — Вы воюете с фашистами, мы воюем с фашистами…

— Все очень сложно, Фильмана можно понять… Он болеет за свой народ, он понимает, что если вы уйдете, то все равно проболтаетесь своему командованию про эту базу — вы просто обязаны им рассказать. И имена перечислите…

— Ада, но что в этом зазорного? Вы же не предатели…

— Мы — те, кто не нужен Советской власти. Мы слишком независимые, самостоятельные, вольнолюбивые. Когда придут ваши, первым дело сюда направят карателей из НКВД, базу ликвидируют, людей расстреляют или посадят в лагеря, не пожалеют даже детишек… Вы что, не понимаете элементарных вещей?

— Но все равно на днях придет Красная армия, вам придется с этим считаться. Вы же не в параллельном мире существуете…

— База слишком затеряна в предгорьях, чтобы так сразу ее найти. Ее и с воздуха непросто обнаружить. Немцы летают три года, но так и не обнаружили… Идеальная система оповещения. Повсюду посты — и лишь появится посторонний, сразу гонец бежит в отряд… Фильман считает, что после прихода советских войск база сможет какое-то время просуществовать, пока они с единомышленниками не разберутся в ситуации, не наметят планы, не начнут потихоньку эвакуировать людей… Да что я вам рассказываю? Дядя Михаэль возражал — он хороший человек, понимает, что вы спасли много жизней. И ему спасли, и мне… Я уже чувствовала, что следующая очередь из пулемета будет моей… Но Фильман самолично принимает решения — если сказал, значит, железно…