Андрей Орлов - Черный штрафбат

— Многовато что-то тут немцев, — проворчал Игумнов. — Поубавить бы надо.

Немцев, в пересчете на квадратный метр, действительно было многовато. Темнело в глазах от ненавистных мундиров. Это же эсэсовцы! — прозрел Зорин. На зрение он не жаловался, разглядел в петличках охранников знаменитые «молнии». Несколько солдат стояли у шлагбаума. Еще один держался за рукоятку, приводящую в движение подъемное устройство, ожидал распоряжения начальство. Красивый «Мерседес» стоял впритирку к шлагбауму. Начальство не спешило. Несколько офицеров в фуражках с высокими тульями громко выясняли отношения у раскрытой дверцы. Очевидно, прибывшие хотели проехать, а у местной охраны имелись вопросы. Солдаты в открытом броневике зевали и болтали ни о чем. Дискутирующие стороны, видимо, пришли к промежуточному соглашению. Офицер в звании унтерштурмфюрера (в пехоте — лейтенант) раздраженно покачал головой, удалился в будку, и было видно, как он накручивает рукоятку телефона. Оставшиеся переглянулись, достали сигареты — каждый свою, прикурили — каждый от своей зажигалки. В кустах на дальней стороне дороги что-то мелькнуло.

«Показалось», — решил Зорин.

— Секи, Алеха, там кто-то есть… — возбужденно зашептал Игумнов. — Ну, смотри же, прямо перед нами, протри глаза… Там люди, точно тебе говорю…

Зорин не успел подтянуть автомат, как разразилась стрельба…

Они лежали, придавленные к земле — все восемь — распахнув глаза от изумления. Происходило что-то непонятное. О наличии партизанских отрядов в Галиции, поддерживающих Советскую власть, информации не было. А стало быть, не было и партизанских отрядов. Но человек, выбежавший из леса и неловко бросивший гранату, никоим образом не относился к регулярной армии. Одетый в штатское, да и староват он был для батальных дел. Но сообразил, что следует упасть после броска. Упал — по-дурацки, на ровном месте. Граната разорвалась с позорным недолетом. Эсэсовцы всполошились — одни подались за машину, другие попадали в водосток. За «гранатометчиком» выбежали еще двое — помоложе, оба в кепках, в потрепанных пиджачках, стали строчить из автоматов. Офицеры присели за капотом, один из них что-то проорал. Солдаты в броневике нездорово возбудились, припали к амбразурам. Пулеметчик завертел на турели свой пулемет.

Работали штатские просто бездарно. Но решимости хватало, хоть в этом молодцы. Двое, стреляя на ходу, побежали вперед. Приподнялся тот, что кинул гранату. Из леса вывалилась толпа и как-то молчком бросилась на фашистов. «Странно, — подумал Зорин. — Наши люди обычно не молчат, когда на смерть бегут. Глухонемые, что ли?»

Пулеметчик принялся за работу. Выпалил «пробную» очередь — двое споткнулись, с криками попадали. Заволновался пожилой, поднялся — и сразу же упал, срезанный второй очередью. Толпа рассеялась, кто-то бросился обратно к лесу, кто-то залег в траву. Предстояло вполне закономерное побоище.

— Огонь по фрицам! — крикнул Зорин. — Поможем этим недотепам!

Того и ждали. Принялись стрелять — радостно, плотно, самозабвенно. Шквал огня прибил пулеметчика к пулемету, разбросал тех, кто находился в броневике, добрался до прочих. Многие из тех, что были в водостоке, даже выбраться не успели. А успевшие далеко не убежали. Из будки выскочили двое с выпученными глазами, упали, нашпигованные свинцом. Сполз с висящего на стене телефона офицер, так и не успевший дозвониться до начальства. Офицеры за машиной пытались отстреливаться. Красивый «Мерседес» изрешетили в клочья. Один из офицеров побежал по дороге, но обронил фуражку, споткнулся об нее, а пуля в затылок завершила дело. Второй скорчился за капотом, закрыл голову руками — пули рвали металл, дырявили колеса. Едва затихла стрельба, привстал, но вместо того чтобы поднять по-человечески руки, поднял тяжелый «зауэр»… и получил свою положенную порцию свинца. Даже избыточную, чтобы умереть.

Тишина настала. Приподнимались штатские, недоуменно переглядывались. Стонали раненые.

— Ну, пойдем знакомиться. — Зорин привстал, крикнул на всякий случай: — Эй, не стреляйте, свои!

Штрафники хлынули на дорогу. Задержались ненадолго — пополнить запасы патронов. Побежали дальше. «Партизаны» уже рылись в разбитой машине, вытряхнули кожаный портфель с медными замками, кто-то обшаривает мертвых офицеров. На штрафников смотрели с опаской, почти со страхом. Мужчины — и молодые, и средних лет. Несколько женщин — двое в платочках, одна в беретике — с ужасно красивыми черными глазами, в облезлом драповом пальтишке не по сезону. Трое были мертвы, возле них суетились люди, забрасывали автоматы за спину, подхватили за конечности. Раненый мужчина, зажимая кровоточащую рану в боку, пытался самостоятельно подняться, но испытывал понятные трудности, женщина в платочке кинулась к нему, подставила плечо.

Он смотрел на их лица, ловил какую-то неосознанную мысль и не мог поймать. Эти люди были разные, но вместе с тем в них было что-то общее, и он упорно не мог понять, что.

— Ну надо же, в святую землю попали… — ахнул за спиной Гурвич, но даже после этого мысли не отправились в верном направлении.

— Вы кто такие? — на чистом русском языке спросил мужчина средних лет в потрепанном свитере, с изможденным лицом и мешками под глазами. Возможно, он был в компании за главного. Темно-серые глаза из глубин черепных впадин придирчиво ощупывали Зорина. На груди висел старый советский автомат ППД образца 35-го года — предшественник нынешнего ППШ. Такие примитивные штуки уже давно не выпускали.

— А вы не догадались, кто мы такие! — всплеснул руками Зорин. — Марсиане, блин. Высадились тут неподалеку. В окружение попали — не заметно, что ли? Слушай, дружище, давай-ка уводи своих людей — немчура через минуту понаедет, грустно будет. А после познакомимся, если хочешь. Можешь и спасибо сказать, что выручили вас — вояки, блин…

Мужчина кусал небритые губы, им одновременно владели несколько чувств.

— Хорошо, идите с нами. Уходим. Адам, собирайте людей. Срочно на базу!

Их вели какими-то горными тропами, обходили завалы, пропасти, погружались в чащи, где имелись невидимые со стороны, но вполне протоптанные тропинки. Штрафники держались кучкой, опасливо посматривали по сторонам. Партизаны с ними не заговаривали, косились как-то странно, напряженно, держали дистанцию. Несколько раз Зорин ловил на себе взгляд большеглазой девушки в затертом берете. Когда их взгляды соприкасались, она опускала глаза. Потом поднимала… и снова опускала, при этом на хорошем личике появлялась тень напускного раздражения.

— Алексей, ты понял, в чем дело? — захлебываясь от волнения, будто вылез из воды, шептал Гурвич.