Алексей Ивакин - Десантура-1942. В ледяном аду

– Герр обер-лейтенант… Можно вам задать вопрос?

Юрген подумал и кивнул:

– Почему ваш корпус цепляется за эти болота, находясь в окружении, имея огромные проблемы со снабжением? Не лучше ли, с военной точки зрения, прорвать кольцо и, соединившись с армией, вывести дивизии. Какова ценность этих болот?

Обер-лейтенант подумал с минуту. Встал. Опять подошел к окну. И, не глядя на Тарасова, сказал:

– Таков приказ. Приказ фюрера. Крепость Демянск – это пистолет, направленный в сердце России. Нам приказано удерживать эту крепость до последнего человека.

Тарасов молчал. А немец продолжил:

– Я понимаю вас. Приказ есть приказ. И вы его выполняли до последнего. Но ваши генералы…

– Герр обер-лейтенант, вы знаете, как вывести из строя танк?

Вальдерзее удивился вопросу:

– Бронебойно-зажигательным по уязвимым местам…

– А лучше всего сахара в бензобак. Придется чистить карбюратор, а это долгая процедура. Правда, и сахар растворится. Вот наша бригада и есть тот сахар.

Фон Вальдерзее понял метафору:

– Но ваша бригада растворилась, а наш панцер пока стоит непоколебимо! – немец с трудом выговорил последнее слово.

«Именно что – пока…» – подумал про себя Тарасов. А вслух сказал…

– Вызывай, вызывай, твою мать… – зло ругнулся комбриг на радиста. Тот покосился на Тарасова.

– Земля, Земля, я Небо… – продолжил он бубнить.

Подполковник отошел в сторону и привалился плечом к сосне. Шел третий день операции. Продукты уже закончились. Люди начали просто падать в снег и не вставать. Их поднимали более здоровые, заставляли идти и идти вперед. Скорость движения бригады упала до десяти километров в день. По расчетам штаба, они уже должны были выйти в район сосредоточения на северо-западную оконечность болота Невий Мох. Со всех сторон клевали эсэсовцы. Они опасались нападать на бригаду. Но стычки случались каждый день. Количество раненых и обмороженных росло каждый день. По расчетам Тарасова – к началу активных боевых действий бригада могла потерять треть личного состава.

Просто потому, что нечего было есть.

– Есть! Есть связь, товарищ подполковник! Передавать радиограмму?

– Нет, блин… Задницу себе вытри! Бегом, мать твою!

И через линию фронта полетела шифровка:

«Дайте продовольствие, голодные. Координаты…»

Но ответа не было. Как не будет ответа и на следующий день:

«Вышли в район сброса грузов, продовольствия нет!»

И через два дня:

«Уточняю пункт выброса продовольствия… Юго-западнее Малое Опуево, повторяю координаты для выброски продовольствия – лесная поляна юго-западнее Малое Опуево. Дайте что-нибудь из продовольствия, погибаем, координаты…»

Невероятными усилиями, через мороз, бурелом и стычки с немцами бригада все же продралась на болото Невий Мох. В рюкзаках оставались только по две плитки шоколада. Брать их можно было только по приказу командира. Съел раз в день дольку – вся норма. У тех, кто воевал на финской, сохранился чай. «Чай не пьешь – какая сила? Чай попил – совсем ослаб…»

Продралась бригада на точку встречи с двести четвертой бригадой подполковника Гринёва. Но гринёвцев там не было. Не было и обещанного снабжения.

Тарасов обходил батальоны. Сил не было и у него, но упасть, лечь, уснуть – он не имел права. Пацаны смотрели на него и держались им.

В третьем батальоне его угостили горстью березовых почек. Подполковник похвалил комбата за организацию питания, стараясь скрыть злость на командование фронтом. Где же самолеты??

– Товарищ капитан… Ой, простите! Товарищ подполковник! Разрешите обратиться к товарищу капитану! – подбежал к командирам молодой десантник с рыжей щетиной на щеках.

Тарасов молча кивнул.

– Товарищ капитан… Дозор, похоже, обоз немецкий обнаружил. Пять саней. Еле ползут по дороге на Малое Опуево.

Глаза десантника лихорадочно горели. Командиры переглянулись:

– Действуй, комбат!

Комбат-три молча козырнул и побежал поднимать бойцов.

Лес зашевелился. Из вырытых в снегу ям, укрытых маскхалатами, выбирались по двое, по трое – десантники надевали усталыми, обмороженными руками лыжи и исчезали в кустах.

Тарасов, дождавшись, когда последний из красноармейцев исчезнет в густом подлеске, решил передохнуть. Он спустился в ближайшую яму и прислонился к снежной стене. Едва прикрыл глаза и…

И услышал чьи-то крики.

Ругнувшись про себя, он досчитал до трех, собрался и пружиной выскочил из снежной ямы. Метрах в ста кучка бойцов кричала на все болото.

– Что кричим, а драки нет? – подошел подполковник к скандалистам.

– Смирно! – рявкнул кто-то из бойцов. Тарасов, приглядевшись, узнал в скомандовавшем комиссара третьего батальона.

– Куклин? Ты почему не с батальоном? – удивился комбриг. – Что тут у вас происходит?

– Смотрите сами…

Бойцы расступились.

На снегу лежал десантник. По почерневшему от обморожений лицу его текли слезы. И он грыз какой-то красновато-желтый кусок.

– Не понял…

– Тол жрет, товарищ подполковник! Гранату раскурочил, тол вытащил и жрет!

Тарасов почти без размаха пнул бойца по рукам. Кусок взрывчатки вылетел из ослабевших рук десантника и по большой дуге скрылся где-то за деревьями, сбив с еловой лапы ломоть снега.

Комбриг сунул руку в карман и вытащил кусок сухаря. Потом присел перед десантником:

– Жрать хочешь? На, держи.

Десантник вцепился в сухарь скрюченными пальцами и, почти по-звериному воя, сгрыз его в пару секунд.

– Теперь тащите его к медикам. Промывание ему сделать. Бегом!

– Товарищ подполковник! А что, он с ума сошел? – опасливо спросил Тарасова один из бойцов.

– Нет. Просто с собой не совладал. Тол, он сладковатый на вкус. Вот… держи записку. Военврачу передашь. Бегом! Десантура…

Потом Тарасов подошел к комиссару батальона:

– Непорядок, комиссар, непорядок… Скоро у тебя бойцы друг друга начнут жрать.

Тарасов знал, что это уже пятый случай по бригаде. Но скрывал это от комиссара батальона. Впрочем, Тарасов догадывался, что Куклин в курсе происшествий.

Такое трудно скрыть.

Если вообще возможно…

– Догоняй батальон, комиссар. Обоз берите. От вас сейчас вся бригада зависит…

Ефрейтор Шемякин грыз еловую веточку, пытаясь заглушить сосущую боль в пустом желудке. И наблюдал сквозь прицел за немецкими обозниками.

Те почему-то остановились прямо напротив него. Слезли с саней, скинув с себя ворохи какого-то тряпья. Достали лопаты и пошли в лес. Прямо на ефрейтора.

Шемякин слегка заволновался, играя пальцем на спусковом крючке.

Немцы гортанно лаялись на весь лес.

Один из обозников был с черной повязкой на глазу.

«Словно пираты Стивенсона…» – вспомнил Шемякин читанную еще в детдоме книжку. И стал отползать назад: «Да где же батальон?»