Алексей Ивакин - Десантура-1942. В ледяном аду

Он протянул по сухарю двум своим боевым друзьям. Не заметил, как один из сухарей выпал на землю. И будет этот сухарь там лежать еще пару дней, пока его не найдет тот самый летчик, оказавшийся живым. Он будет ползти эти несколько километров семь дней, потому как у него были раздроблены ступни. Но он доползет, и этот сухарь поможет ему протянуть еще чуть-чуть, пока он не доберется до своих.

Впрочем, это будет через семь дней, а пока трое разведчиков грызли свои сухари и смотрели на дохлого немца, а рядом горела фашистская техника, валялись трупы вражеских солдат. Десантники шагали мимо по дороге, разглядывая их и этих трех своих товарищей.

Шли молча – кто-то навстречу смерти, кто-то навстречу победе, кто-то к безвестию. Но все к вечной славе…

– Кстати, господин подполковник, сталкивались ли вы с партизанами? – продолжал допрос фон Вальдерзее.

– Да, связь с ними держали. Но уже в самом конце операции. Они здорово помогли бригаде, сопровождая обессилевших десантников на болото Гладкий Мох, – ответил Тарасов.

– А там?

– А там их эвакуировали авиацией. Надеюсь, всех.

– Как зовут командира партизанского отряда? – Тарасов очень хотел узнать, все ли в порядке с его бойцами, но обер-лейтенант продолжил уточнять данные по партизанам.

– Полкман. Мартын Мартынович.

– Юде? – удивился немец. – Я думал, что евреи у вас сплошь комиссары.

Тарасов засмеялся:

– Комиссар Мачихин точно не еврей. Впрочем, как и другие комиссары – Никитин, Куклин… А вот одна из переводчиц бригады – еврейка. Да и бойцов рядовых немало. Было. У нас, прежде всего, советские люди. А нации, это вторично. Подлецов везде хватает.

Немец только хмыкнул в ответ и продолжил спрашивать:

– Каков состав отряда? Как вооружены?

– Состав? Человек двадцать. В том числе, кстати, два сына Полкмана.

– А каков его возраст, позвольте полюбопытствовать?

– Шестьдесят пять.

Обер-лейтенант аж покачал головой:

– Крепкий старец…

Тарасов засмеялся в ответ:

– Я, когда узнал, тоже не поверил. Выглядит как… Гора, а не человек. И бородища лопатой.

– Вооружение отряда?

– Легкое стрелковое. Винтовки, в основном. Есть автоматы. Пара пулеметов. Ручных. Все.

– А в каком районе вы встретились?

– Примерно здесь. Перед самой попыткой прорыва к старой базе.

– Значит, партизаны базируются в лесах южнее дороги на Старую Руссу западнее Демянска… Так?

– Так, – кивнул Тарасов.

– Это точные сведения?

Тарасов молча развел руками, давая понять, что партизаны на месте не сидят.

Немец быстро написал что-то на белом листе бумаги и, запечатав конверт, вызвал ординарца:

– Передать в штаб дивизии. Бегом!

– Яволь! – щелкнул каблуками ординарец и исчез за дверями.

– Вы нам очень помогли, герр подполковник, – фон Вальдерзее навалился на спинку стула. – Этих бандитов хотя и немного, но они как заноза в пятке. Не смертельно, но ходить больно. А если долго не вытаскивать, то и загноиться может.

Тарасов улыбнулся:

– А мы кем были для вас? Тоже занозой?

– Да. Но очень крупной. Ее мы уже вытащили, вытащим и эту, еврейскую, – улыбнулся в ответ немец.

Фон Вальдерзее не знал, что Тарасов улыбается совсем другому. Он действительно сказал правду – отряд Полкмана им встретился перед самим боем у дороги. Но партизаны очень быстро ушли из того района. К месту прорыва наверняка должны были подойти крупные силы гитлеровцев – верная смерть небольшому – всего в полсотни бойцов – отряду. У которого лишь два миномета и одна «сорокапятка». И снарядов к орудию два фугасных. И десяток минометок…

Впрочем, и Тарасов не знал, чему улыбается фон Вальдерзее.

Полкман был на две головы выше маленького Тарасова. Даже комиссар Мачихин смотрелся бы рядом с командиром партизанского отряда коротышкой. Действительно, человек-гора. И голосина такой, что любой дьякон позавидует. Эвон, рявкнул на своих бойцов, так некоторые из десантников аж попадали в снег, решив, что мина рванула.

– Ну чем я тебе помогу, подполковник, – гудел Полкман. – Сами с корки на воду перебиваемся. Вот раненых да помороженных могу до вашего лагеря сопроводить. А дальше уж сами.

– Это понятно, Мартын Мартынович, что сами. Мы уже тут месяц – сами. Ну и на том спасибо, а то у меня свободных рук нет. Парни сами бредут группами туда. Железные они у меня. – Тарасов был хмур и, по обыкновению последних дней, зол. На немцев, на штаб фронта и на себя.

– Видел, – пробасил Полкман.

Парни и впрямь были железные. Партизаны – и сами-то не жирующие, – когда проходили через порядки бригады, поражались этим тощим почерневшим суровым лицам. Кто-кто, а партизаны прекрасно знали, что значит воевать в этих нечеловеческих условиях ледяного ада демянской зимы. Однако оружие у десантников было в порядке, а обмороженные, в пузырях обморожений, руки держали это оружие крепко.

– Впрочем, товарищ подполковник, помочь кой-чем могу. Мы тут на гарнизончик налетели маленький. Немцев в капусту положили, конечно. По амбарам – туда-сюда – нет продовольствия у фрицев. А один открыли – там семя льняное. Набили пару мешков себе и амбар сожгли, к чертовой матери.

– Местным бы оставили… – буркнул Тарасов.

– Да каким там местным, – горько махнул рукой Полкман. – Побили там местных. Кого помоложе, угнали в Демянск на работы. Старух же… Эх…

Партизан помолчал, а потом продолжил:

– Оставлю я тебе, товарищ подполковник, эти мешки. Поделите меж собой.

Тарасов хмыкнул:

– Издеваешься? По полгорсти на брата выйдет. Лучше с ранеными отправьте на базу. Врачи рады будут.

– Врачи? – удивился Полкман.

– Врачи, Мартын Мартынович, врачи. Жрать нечего, так раненые придумали кору жрать с деревьев. Как зайцы. А желудок-то не заячий. Человечий. Ну и мучаются запорами. Так что твои семечки в самый раз будут. Вместо касторки. Может, и не помогут, а все одно больше нечем. Гриншпун! – крикнул Тарасов, увидав, что уполномоченный особого отдела приближается к ним. – Гриншпун! Иди сюда, с партизанами познакомлю!

Гриншпун подошел молча и ожег холодным взглядом Полкмана:

– Ваши документы!

Полкман удивился:

– А вот нет документов! Вона два мои документа – сыновья. Один – Мартын, другой – Давид!

– Документов нет? Почему? – прищурился особист.

Тарасов захотел было придержать озлившегося особиста, но придержал сам себя. По-своему Гриншпун был прав. Мало ли кто по лесам шляется…

– Не успел захватить, когда из дома через окно сигал. А пацаны мои – взяли. Успели, – набычился Полкман.

Гриншпун подозвал сыновей партизанского командира. Долго изучал их комсомольские билеты. Сверял фотографии с лицами. Сыновья были в отца. Такие же медведи здоровенные. И суровые.