Иван Днестрянский - Раненый город

Бегу туда. Но там не было никого, никто не убит и не ранен. По угловым окнам, где сидят Серж и Жорж, попадает другая очередь. Они тоже невредимы. У Сержа морда кирпичом. Жорж, наоборот, улыбается.

— Младшой, шел бы ты к себе! За каждой пулей не набегаешься!

Гуменюк без обычного ухарства судорожно вцепился в пулемет. Рядом побледневший Волынец. Нас провоцируют на открытие огня на расстоянии. Спохватившись, неуклюже напяливаю на голову каску. Ремешок никак не хочет застегиваться. Еще одна очередь попадает куда-то вниз. Затем наш дом оставляют в покое и мы только слушаем железный пулеметный стук.

Все! Бэтээры скрылись за домами. Сейчас полезут наверх, к «Дружбе». Мы вне их обстрела. И никого больше не видим перед собой, кроме остановившейся поодаль бээрдээмки. Где-то в частном секторе плутает, продолжая приближаться к нам, молдавская пехота. Так и подмывает бежать вниз, навстречу к ней, или к Сержу в торец, с которого вновь станут видны бэтээры, как только выедут из-за кинотеатра на перекресток. Нельзя! Как резина тянется время. Поглядываю на часы. Секундная стрелка будто застыла на циферблате.

Суматошные очереди где-то в стороне. И тут же — виу! Шр-р-рах! И грохот. Ду-ду-ду! Ду-ду-ду-ду! Наши!

— О-го-нь! — Что было сил воплю и, не выдержав, снова кидаюсь к балконному проему в торце. У «Дружбы» вся улица в поднятой взрывами пыли. Обратно за кинотеатр под уклон сползает подбитый бэтээр. Порядок! Убегаю обратно. Пытаюсь высмотреть, куда стрелять. Ни черта не видно. Стрельба и грохот отовсюду. В соседней комнате Гуменюк и Волынец лупят из пулемета по крышам и дворам, туда, где должен находиться невидимый противник. От частных домов в сторону кладбища начинают отбегать фигурки. Наконец-то! Приложив автомат к подоконнику, ловлю одну в прицел и стараюсь бить короткими очередями. Фигурка пляшет то слева, то справа от мушки. Никуда не годится! Вдруг замечаю свои, словно серые и полупрозрачные при свете дня, трассеры. Они идут заметно ниже. Дьявол! Прицел-то постоянный! Поспешно перевожу валик прицела и продолжаю стрелять. Остатков магазина нет. Кажется, всего несколько секунд — нет и второго. Опять очередь из крупнокалиберного по нашим окнам. Падаю на пол. Надо перезарядить магазин! Пока ищу патроны по карманам и снаряжаю, стрельба стихает. Заскакивает вопящий от возбуждения Гуменяра.

— Лейтенант! Ты видел, как их бэтээр с бээрдээмкой драпали!!! Вот это да! Умыли мы царан нечесанных!

Поднимаюсь и окликаю своих. Все на месте, потерь нет! Со стороны «Дружбы» слышен громкий треск. Это в горящем бэтээре рвутся патроны. Самого бэтээра не видно, но оттуда разлетаются во все стороны ленты дыма. Посмотрев, радостно скатываюсь вниз, узнать, как дела у Али-Паши. После недолгих поисков застаю его наблюдающим за тем, как посланные за кинотеатр бойцы шмонают посреди улицы отбегавшихся националистов и собирают оружие.

Одно тело волоком тащат к нам.

— Эй, воины, зачем нам эта дохлятина? — окликает их взводный.

— Командир! Да это же румын, румын сраный!

— С чего это вы решили?

— Да вы документы посмотрите и его письма! Письма в Бухарест!

Принимаем документы и, сверяя с лицом, наклоняемся над трупом. Удостоверение Министерства обороны Республики Молдова. Али-Паша, с трудом разбирая латиницу, спрашивает:

— Эдик, что это за бред — локотинент-колонел?

— Старший лейтенант по-румынски. Не доказывает это ничего. Мули свои военные чины уже давно на румынские перевели.

— Тоже старлей, значит. Гм! Ну, еще кусок приднестровского хлеба я сегодня отработал! А это что написано?

— О! Советник министерства обороны. Любопытная должность!

— Больше документов нет? Письма давай! Гм! Тоже на латинице. Я тут вообще ни хрена не понимаю. На, читай. Ты же молдавский язык учил.

Разглядываю письма. Учил, да плохо. Еле на тройку выползал. И не потому, что учить не хотел, просто больших способностей у меня к языкам нету. А те скромные, что были, начисто отбили в школе. Спецшкола в национальной республике Союза — это было что-то с чем-то. Три языка и до усрачки геометрии с математикой… Профилирующие предметы, а особенно те из них, которые вели завучи, мы ненавидели. Так ни один язык я толком и не выучил. На хорошую оценку всегда зубрил. Потом, уже в университете, один раз выучил наизусть по-молдавски стихотворение Матеевича «Наш язык». Ничего, понравилось. Рифма хорошая, смысл полезный. О любви к своему языку и земле. До сих пор слова и перевод местами помню: «Плес Днестра, в котором ясно догорают звезд лампады…». Но теперь вся любовь куда-то ушла, в речных плесах отражаются вспышки выстрелов и чтению важного письма зубрежка не поможет. Рассматриваю обращения в начале текста и почтовые печати.

— Это вот, — показываю, — из Бухареста. Видишь, на штемпеле: Букурешти. А этот листок — ответ он, похоже, писал. Вот, вначале: «дорогая мама». И вот как хочется ему в эти свои Букурешти из этой варварской, так и написал, страны! Стало быть, румын!

— Во дела! А поконкретнее доказательств нет?

Пожимаю плечами. Взводный вновь осматривает труп. Ногой с усилием переворачивает его и, наклонившись, расстегивает кобуру.

— Ну, дебилы! По карманам пошастали, а пистолет-то вот он, здесь! Ого-го! «Беретта»!!! Классная пушка! Будет мой! Теперь верю: точно румын!

Али-Паша доволен, как таракан, нашедший завалившийся в щель бутерброд с маслом. Так цветет, что просто скрыть этого не может. Распоряжается всем убираться по местам, собранные автоматы — под замок, а документы румына — в штаб батальона. Тут же, на колене, мурлыкая, строчит записку-донесение. Представляю себе, что он напишет: «Атака отбита. Уничтожены бронетранспортер, офицер и до пятнадцати солдат противника». Меня тоже всего распирает от гордости. Так легко далась первая победа!

— И дорога-ая не узна-ает, каков румына был конец… А ты иди! Чего стоишь? Бди и организуй! Если опять не полезут, то обстреляют, как пить дать! — отсылает меня командир.

Возвратившись к своим, говорю, что мулей наложили внизу, как дров на лесопилке, вместе с их румынским командованием. Особенно гранатометчики с агээсом отличились.

— Этот тощий поваренок, Гершпрунг, что ли?! — удивляется Серж.

Странный юмор. Что за Гершпрунг? Почему поваренок? На вопросы о себе отвечаю, — да, стрелял, только, куда попал, не видел. Серж и Жорж снисходительно улыбаются.

— Одно интересно, — замечает Жорж. — Как это они сегодня полезли без матюгальника? Раньше, бывало, сначала каркают: «Приднестровские сепаратисты! Сопротивляясь законным силам правопорядка, вы совершаете тяжкие преступления! Одумайтесь! Прекратите сопротивление конституционным силам, и ваша участь будет облегчена!» Короче, весь такой ментовский бред.