Юрий Стукалин - Оскал «Тигра». Немецкие танки на Курской дуге

— Подмогу вызвал?! — крикнул я, но сразу понял, что орать парню бесполезно, да и нельзя на него полагаться — оглушенного и готового обосраться от страха в любую минуту. Я повернулся к высунувшемуся из своего люка Херманну.

— Вызывай санитаров, срочно! Скажи — ранение тяжелое! Я попытаюсь вытащить Клога.

Мы с механиком-водителем командирского «тигра» подбежали к танку и забрались на башню. Могли рвануть снаряды, а потому действовать следовало незамедлительно. Я заглянул внутрь машины: все было в дыму, проводка искрила. Наводчик действительно был мертв, а гауптман оказался жив. Он сидел на своем месте, склонив окровавленную голову на грудь, и тяжело дышал открытым ртом.

Я схватил Клога за ворот, что есть силы потянул тело вверх. Механик, как мог, мне помогал. Вдвоем с ним мы под непрерывным огнем русских вытянули гауптмана из танка и оттащили в ближайшую воронку. Пули свистели вокруг, но я надеялся, что обойдется. Херманн и Зигель тем временем прикрывали нас из пулеметов, отсекая вражескую пехоту. Иваны залегли, но рассчитывать на то, что они долго проваляются, не приходилось. К ним на подмогу шло два «Черчилля». Один из них Зигель остановил прямым попаданием из пушки, а второй благополучно ретировался сам.

Механик быстро перевязал голову Клога. Раненый уже пришел в себя и стонал. Больше нужды во мне здесь не было, следовало вернуться к экипажу.

— Жди рядом с ним, мы сейчас вызовем санитарную машину, — приказал я механику и побежал к своему «тигру».

Надо отдать медицинской службе должное, санитары подоспели быстро. Обычно врач и санитары следовали за наступающими на своем транспорте и по рации принимали сигналы о помощи. Машина оборудовалась собственной рацией для полной мобильности. Потом отвозили раненых в тыл и снова возвращались, чтобы рисковать своими жизнями ради спасения других.

Наши спасители прибыли на полугусеничном бронетранспортере «Кранкенпанцерваген», на лобовой части и бортах которого были намалеваны огромные красные кресты на фоне белого круга. Знаки медицинской службы, нарисованные на транспорте, были слабой надеждой на спасение в бою и не давали никаких преимуществ. На этой войне не было ни чести, ни благородства. Противника, уничтожали, даже будь он под защитой Красного Креста. Мы поступали точно так же, санитарные автомобили и поезда русских сжигались без сожаления. К тому же русские при плохой видимости или в разгаре сражения легко могли красные кресты принять за черные.

Транспорт для вывоза раненых с поля боя обязан был соответствовать определенным требованиям. Он должен был развивать достаточную скорость и при этом иметь хорошую проходимость. Поэтому часто использовался гусеничный или полугусеничный транспорт. Естественно, он был бронированным, чтобы защитить раненых и персонал, ибо часто становился мишенью. Ну и конечно же важно, чтобы внутри него было достаточно места для раненых солдат и офицеров.

На этой войне порой приходилось импровизировать, и для эвакуации раненых использовали все что угодно. Широко применялись мотоциклы с коляской, а также полугусеничные мотоциклы «Кеттенкард», которых, правда, было не очень много. Иногда использовались танки T-III со снятым вооружением. Дабы враг не заметил, что у танка отсутствует пушка, вместо нее устанавливали крашеную деревянную палку в качестве макета. Здесь, на Курской дуге, я даже видел санитарный трофейный Т-34 со снятой башней. В нем было немного места для раненых, зато их защищала мощная броня.

«Кранкенпанцерваген», корпус которого был испещрен множеством вмятин, подрулил к командирскому «тигру». Из него выскочили два дюжих санитара с носилками и врач. Я подбежал к ним и указал место, где оставил Клога с его механиком-водителем. Вместе мы поспешили к воронке.

Врач быстро и деловито осмотрел раненого. Клог тихо стонал, прикрыв глаза. Повязка, в спешке криво наложенная механиком, сползла, кровь заливала лицо.

— Давайте быстро! — скомандовал врач.

Санитары погрузили стонущего гауптмана на носилки и быстро побежали к машине. Рука гауптмана соскользнула с носилок и мерно болталась в такт движениям санитаров.

Механик семенил за ними. В глазах бедолаги читалось столько ужаса и боли, что я невольно пожалел его. Этот парень был новеньким, я его плохо знал и даже не помнил имени, но чувства его понимал прекрасно. Убраться отсюда немедленно было его наиважнейшим желанием. Санитарный автомобиль был для него в данный момент спасательной лодкой и возможностью покинуть этот ад, пусть лишь на время. Он мечтал оказаться подальше от ледяных прикосновений смерти, а тут такой шанс!

Врач пристально посмотрел на механика-водителя. У парня не было серьезных ранений, он был лишь оглушен и вполне годился для продолжения боя. Мы в конце концов могли сунуть ему в руки пистолет-пулемет и отправить к гренадерам, сейчас необходим каждый боец.

Но врач после секундного колебания приглашающим жестом указал парню на машину.

Внутри «Кранкенпанцервагена» было достаточно места для экипажа, состоящего, как правило, из четырех человек: водителя, врача и двух санитаров. Кроме экипажа, там легко размещалось несколько легкораненых солдат и двое тяжелораненых на носилках вдоль борта друг над другом.

На верхних носилках уже лежал гренадер в бессознательном состоянии. Санитары сноровисто затолкали носилки с Клогом и полезли внутрь, пропустив вперед врача и механика. Водитель нажал на газ, машина сорвалась с места. У этих ребят сегодня было много работы, как, впрочем, и всегда во время боевых действий. Переваливаясь через воронки и ухабы, автомобиль направился в сторону тыла. На все было затрачено несколько минут, но для меня они показались вечностью.

Вокруг гремели взрывы, слышался пулеметный стрекот, сухие щелчки карабинов. Мы были так близко от смерти, что в любой момент санитарный автомобиль нам мог и не понадобиться. Я проводил взглядом удаляющийся «Кранкенпанцерваген», пожелав мысленно ребятам удачи и надеясь, что гауптман Клог выкарабкается.

Повернувшись, я побежал к «тигру», когда позади раздался страшный грохот. Понимая, что сейчас увижу, и оттого ужасаясь, я оглянулся.

Скорее всего, в «Кранкенпанцерваген» влетел дальнобойный снаряд, а может, и два сразу. Такое здесь тоже не редкость. От санитарной машины мало что осталось — искореженная, дымящаяся груда металла. Выжить в машине никто не мог.

Ко мне подбежал Зигель и принялся трясти за плечи:

— Быстрее! Их не вернуть! Иначе мы сами сейчас превратимся в кучу окровавленного тряпья!

Очнувшись от оцепенения, я пулей взлетел на башню.

— Мартин, заводи! Давай!

Наша рота обезглавлена, и пока никто из командиров взводов не взял на себя руководство, я решил действовать по прежнему плану, двигаясь вперед и обстреливая противника. Бой шел жестокий, вокруг снова творилась жуткая неразбериха. Наши и вражеские танки перемешались, повсюду сновали русские пехотинцы и гренадеры Вермахта, сходясь в рукопашную, убивая друг друга. Нам приходилось использовать все свое мастерство, чтобы не попасть в собственных солдат.