Анатолий Гончар - Боевой выход

– Там комаров меньше, – попробовал отшутиться старший сержант, но Ефимов шутки не принял.

– Ты хоть понимаешь, что там опаснее всего? – не желая больше ходить вокруг да около, напрямую спросил он.

– Угу, – кивнул Шадрин, тем самым раскрыв истинную подоплеку своей просьбы. Мол, в конце концов, я кто? Контрач, зрелый мужик, и опыта у меня побольше. И если острие атаки, то кто, если не я?

– Ладно, бери свою тройку и дуй, а Прищепу вот туда, на вершину. Позицию покажешь. И вот еще что: снайпер там тебе ни к чему, так что Юдина к себе, а Гаврилюка Прищепе. На гребне хребта он самое то будет.

– Есть, командир! – Старший сержант выглядел довольным или это заходящее солнце так замысловато высветило первые морщины на его пока еще молодом лице?

После того как Шадрин со своей тройкой разместился в выемке и установил мины, он понял, что это место не столь удачное, как они думали с группником. Дело в том, что когда старший сержант залег и осмотрелся, то выяснилось, что наблюдению в южном направлении мешает небольшой обрывистый взгорок – глиняный нарост, отстоявший от их позиции на расстоянии в каких-то тридцать-тридцать пять метров. Был он небольшим, высотой в два, шириной в три метра, и тянулся не более чем на пятнадцать. Может, из-за своих не слишком больших размеров он и прошел мимо их общего с командиром внимания? А может, виной всему была спешка, ибо окружающее пространство уже подернулось сиреневым цветом наступающих сумерек. Как бы то ни было, но если бы «чехи» начали движение с юга и вышли посередине обильно растущего на противолежащем хребте кустарника, то оказались бы закрыты от Шадрина и его бойцов этим самым наростом – впрочем, своей обрывистостью больше похожим на скалу, чем на простой взгорок. Но менять что-либо было поздно, да, по правде говоря, и не хотелось. Мина была поставлена, коврики расстелены, дополнительно маскирующие ветки воткнуты в землю. Виталик развернул и положил на землю небольшой кусок полиэтиленовой пленки, сверху пристроил портплед и аккуратно разложил на нем гранатометные выстрелы. Затем укрылся спальником и, повертев головой из стороны в сторону, еще раз оглядел занимаемую позицию. «Сойдет», – сделав такой вывод, он окончательно успокоился. И что с того, что он не увидит подходящего противника? Так зато и им из-за этого самого козырька-взгорка его ни за что не заметить. Поэтому, перестав ломать голову по этому поводу и перепоручив дело «охраны и обороны» доедающему тушенку Довыденко, Виталик покрепче завернулся в спальник и, закрыв глаза, мгновенно уснул. Ему сразу же начал сниться сон, будто боевики, вынырнув из леса, словно ручьевые потоки, обогнули выступ с левой стороны и, спустившись в протекающую под ним речушку, пошли дальше, точно следуя ее изгибу и обходя, обтекая с правой стороны занимаемую тыловой тройкой позицию. «Как здорово я установил мину!» – думал улыбающийся во сне сержант, вместо «ПМки» использующий почему-то простую зажигалку. Зажженный ее огонек неожиданно быстро перекинулся на протянутые к мине, покрытые черной оболочкой медные телефонные провода и, весело потрескивая, подкатился к ее воткнутым прямо в речное русло металлическим ножкам. Взрыв разметал шедших по мокрым камням боевиков, а сержант встал на одно колено и принялся один за другим посылать в противника выстрелы от гранатомета. Крики, возня, шуршание, остро запахло дымом… «Дымом?» – внезапно остановившаяся на этом месте мысль прогнала сон. Шадрин принюхался и открыл глаза. То, что он увидел, едва не заставило его крепко выругаться: забравшись под плащ-палатку, Эдик Довыденко курил. Пыханье его зажатой в кулак сигареты пробивалось сквозь потертый материал старой солдатской плащ-палатки и отчетливо виделось в окружающей черноте ночи. Старший сержант, до боли сжав зубы, медленно встал, расправил плечи, сделал шаг вперед и со всего маху впечатал носок сапога в то место, где только что сверкнула малиново-красная звездочка. Пулеметчик охнул и отвалился в сторону. Удар, пришедшийся вскользь по державшей сигарету правой руке, больше испугал, чем действительно принес боль. Довыденко попытался вскочить, но запутался в брезенте, а новый удар, уже впечатавшийся в голову, окончательно повалил его на землю.

– Ах ты пидор гнойный! – по-змеиному шипел Шадрин, от души охаживая свернувшегося в клубок разведчика.

А тот лишь вздрагивал при каждом ударе и, уже не пытаясь сопротивляться, помалкивал. Первый испуг, вызванный внезапным нападением (ему на мгновение подумалось, что это «чехи»), прошел вместе с руганью пинающего его сержанта. Поняв, что это «свои», Довыденко испытал несказанное облегчение. Только за одно осознание этого факта он был готов терпеть и сыплющиеся удары, и даже с удовольствием полностью простил бы сержанта, если бы, конечно, тот в этом нуждался. Впрочем, на Шадрина зла он не держал и так, сам виноват. Но, с другой стороны, он ведь всего одну затяжечку, под плащ-палаткой… И как только углядел… или унюхал?

– Сигареты, – потребовал уже переставший пинать Шадрин, – зажигалку, живо!

– А зажигалку-то зачем? – попробовал отбрехаться почесывающий бока пулеметчик.

– Давай сюда, сука! – едва не трясясь от бешенства, замкомгруппы протянул в сторону Довыденко правую руку. – В трупаки нас превратить решил?

Ночной курильщик виновато шмыгнул носом и, ничего не ответив, вывалил на подставленную ладонь сержанта и завернутые в пакетик сигареты, и две совершенно одинаковые зажигалки.

– Следующий раз все зубы пересчитаю! – пообещал сержант, вминая сигареты во влажную почву. Зажигалки он, подумав, положил в собственный карман. Может, и пригодятся когда.

Светящиеся гнилушки, казалось, были разбросаны везде, по всему лесу. Словно тысячи светлячков, они мерцали своим голубовато-блеклым светом, тем самым придавая неповторимое очарование сгустившейся черноте ночи. Во влажном, пахнувшем минувшими дождями лесу стояла непроницаемая тишина. Даже ручей, с вечера громко булькавший с небольшого глинистого водопада, утих, истончил свой звук до едва уловимого журчания. Где-то в вышине за густой листвой не виделись, а скорее угадывались звезды. Их мерцающие точки казались бесконечно далекими и абсолютно невзрачными по сравнению с заполнявшими лес светящимися гнилушками. Сергей, так и не ложившись спать, некоторое время сидел, затем встал, снял накинутый на плечи спальник и, поднеся к глазам ночной бинокль, попытался увидеть, что происходит внизу, там, где занимала позицию тыловая тройка. Но сгустившаяся тьма была непроницаемой. Выключив прибор, он дождался, когда зеленоватое свечение погаснет, и только тогда, оторвав окуляры от глаз, отложил бинокль в сторону. На какое-то время наступила совершеннейшая тьма. Затем она немного рассеялась, открыв контуры близлежащих деревьев с бесконечной россыпью светящихся гнилушек.