Алфред Мэхэн - Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812

Люневильский мир поставил Великобританию в положение изолированное и на некоторое время враждебное по отношению ко всей Европе. Министерство встретило критические обстоятельства с бодростью и твердостью, хотя, быть может, и полагаясь слишком много на дипломатию и слишком мало на военный гений великого моряка, который был в его распоряжении. На континенте ничего нельзя было сделать, так как всякая попытка сопротивления Франции разбивалась гением Бонапарта. Но надо было выиграть время для бывшей уже в пути экспедиции против Египта, имевшей целью принудить французов к его эвакуации. Можно было также расстроить и Северную лигу, если бы только Англии удалось обеспечить себе для переговоров с нею сколько-нибудь подходящие карты.

Поэтому решено было вести с прибалтийскими державами переговоры «с оружием в руках», подобные тем, какие велись в предшествовавшем августе месяце с Данией. Для этой цели был собран в Ярмуте, на восточном берегу Англии, флот из восемнадцати линейных кораблей и тридцати пяти судов меньших размеров. Быстрота действий была существенно необходима для того, чтобы воспользоваться благоприятным состоянием льда, который, ломаясь в гаванях медленнее, чем в открытых водах, мог замедлить соединение враждебных флотов, а также и для того, чтобы дать прибалтийским державам возможно меньше времени на приготовления к военным действиям, приближение которых они едва ли предвидели. Все указывало на Нельсона – самого энергичного и смелого из британских адмиралов – как на главного начальника экспедиции. Предполагалось, что эскадре, численно уступавшей совокупности неприятельских сил, удастся атаковать каждую из составных частей последних прежде их соединения. Но то обстоятельство, что Нельсон был все еще одним из младших флагманов и, кроме того, не совсем правильный образ действий его в центральной части Средиземного моря (отчасти под влиянием леди Гамильтон, когда он поддавался воздействию своих политических воззрений даже в вопросах воинской дисциплины), вероятно, возбудили со стороны графа Спенсера, распоряжавшегося тогда в качестве Первого лорда Адмиралтейства назначениями офицеров, недоверие к способности его исполнить роль, которая требовала наряду с энергией известной деликатности и осторожности в оценке положения. Однако же вверение главного начальства в экспедиции, по каким бы то ни было основаниям, не Нельсону было во всяком случае ошибкой, которой не сделал бы Сент-Винсент, заместивший Спенсера через несколько недель после падения, министерства Питта. Положение дел не обещало мирного их разрешения, когда экспедиция проектировалась, и виды на будущее были еще хуже, когда она отплыла. Инструкции, данные сэру Гайд-Паркеру, позволяли Дании 48-часовую отсрочку на принятие предлагавшихся Британией условий и на отречение ее от обязательств по отношению к другим державам. После же принуждения ее к этому – мирным ли путем или оружием, – предписано было атаковать отряд русского флота в Ревеле, прежде чем начавший уже ломаться лед позволит ему соединиться с главной эскадрой в Кронштадте; таким же образом предположено было поступить затем и со Швецией. Такие инструкции оставляли на долю дипломатии меньшую роль и в то же время, по своей прямоте и прямолинейности, превосходно гармонировали с тем пылким темпераментом и тою способностью к быстроте военных действий, которые были так присущи Нельсону. Если бы не чрезвычайно своевременная для Великобритании смерть императора Павла, то она могла бы иметь основание сожалеть о том, что через слабые руки медлительного адмирала упустила благоприятный случай дать России суровое напоминание о своей морской силе.

Флот отплыл из Ярму та 12 марта 1801 года; а, 19-го, несмотря на то, что суровый шторм и рассеял на время некоторые из его судов, почти в полном составе собрался у Скагена – северной оконечности Ютландии, при входе в Каттегат. Северо-восточный ветер был благоприятен для входа в Копенгаген, чем Нельсон, будь он начальником экспедиции, без сомнения и воспользовался бы, явившись туда с посланником на своем корабле. «Тогда во время переговоров, – сказал он, – Дания при каждом подъеме головы видела бы наш флаг». Паркер же отправил в столицу лишь фрегат с посланником, а сам оставался со всем флотом в море ожидать результата переговоров. 12-го числа он был в Гельсингере, где посланник присоединился к нему с известием, что Дания отвергла условия британцев.

Это сводилось к принятию ею вызова, и главнокомандующему оставалось только приступить к враждебным действиям немедленно, так как ветер был благоприятен – обстоятельство, которое в каждый момент могло измениться. В этот день Нельсон отправил Паркеру письмо с чрезвычайно ясной характеристикой положения и с указанием на различные способы действий. «Следует атаковать противника, не теряя ни мгновения, – писал он, – нам никогда не придется выступить против его в таких хороших условиях, как в этот момент». Затем он намекал на то, о чем раньше, вероятно, говорил уже прямо, – что флот должен держаться близ Копенгагена, а не в Гельсингере, раз переговоры не удались. «Тогда вы сейчас могли бы начать атаку, и едва ли было бы сомнение в том, что датский флот был бы уничтожен, а столице пришлось бы так жарко, что датчане послушались бы доводов разума и вняли бы своим интересам». Так как, однако, ошибка, приведшая к такой большой потере времени, была уже сделана, то он старается убедить своего начальника по крайней мере не терять времени более. «Безопасность Англии, и уже во всяком случае ее честь, вверена Вам в большей степени, чем это выпадало на долю какого-либо британского офицера… Никогда отечество наше не полагалось так много на успех какой-либо эскадры, как полагается на нашу».

Показав таким образом необходимость быстроты действий, Нельсон перешел затем к обсуждению плана операций. Копенгаген лежит на восточном берегу острова Зеландия, против берега Швеции, от которого отделен проливом, называемым Зундом. На западе остров отделен от других частей Дании Большим Бельтом. Так как плавание в последнем представляет значительно большие затруднения, то датчане приготовились встретить врага на берегу Зунда, и главным образом близ самого Копенгагена. На расстоянии полмили от берега впереди города простираются отмели, да и в самом Зунде на протяжении свыше мили тянется длинная мель, называемая Миддель-Грунд. Между этими двумя полосами мелкой воды проходит фарватер, называющийся Королевским, через который могли пройти глубокосидящие корабли, и от северной оконечности которого тянется глубокий глухой рукав, идущий к Копенгагену и образующий собственно гавань. Естественным пунктом для атаки представляется поэтому северная часть позиции. Здесь датчане и возвели сильные укрепления на сваях близ устья гавани, известные под названием батарей Трекронер. Нельсон, однако, указал на то, что не только эта передовая часть неприятельской линии чрезвычайно сильна, но что при этом и ветер, который был благоприятен для атаки ее, был бы противным для отступления; поврежденным кораблям не оставалось бы поэтому возможности к иному отступлению, как через Королевский фарватер. При этом им пришлось бы проходить сквозь строй линии блокшивов, которые датчане установили в качестве плавучих батарей вдоль внутреннего края этого фарватера, – для прикрытия фронта Копенгагена, – и которыми они таким образом были бы отделены от своего флота. Это затруднение, тактическое по своему характеру, не было единственным возражением против плана, который Нельсон осуждал, как уподобляющийся «хватанию быка за рога». Он заметил, что до тех пор, пока британский флот оставался в Зунде, не входя в Балтику, как для русских, так и для шведов – в случае если бы лед разошелся, – оставался открытым путь к соединению с датчанами. Вследствие этого он советовал, чтобы достаточно сильный отряд линейных кораблей меньших размеров прошел во внешней стороне Миддель-Грунда – вопреки трудностям навигации, которые не были, однако, непреодолимыми, и зашел бы в тыл города. Там эти корабли расположились бы между датчанами и их союзниками и были бы в состоянии атаковать слабейшую часть неприятельской линии. Он предлагал сам вести этот отряд.