Алфред Мэхэн - Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812

Эта кажущаяся неспособность Великобритании вредить Франции вызвала насмешливое замечание, что едва ли стоит стране начинать войну для того, чтобы показать, что она могла поставить себя в выгодное положение для обороны. Такая точка зрения была, однако, весьма поверхностной. Явным основанием для Великобритании начать войну была необходимость сопротивления захватам со стороны соседнего государства, на чем настаивало министерство и что признавала и энергичная оппозиция. Из таких захватов на континенте некоторые уже состоялись, и на время по крайней мере с ними приходилось мириться; но нельзя было помириться с ясно обнаружившимся намерением Франции делать их и в странах, где ее успех серьезно компрометировал бы колониальное господство Великобритании. Последняя объявлением войны восстановила свои права, как воюющая сторона, и сейчас же возобновила свое господство на море. Она «протянула руки своего владычества» ко всем пунктам длинной береговой линии противника и, следуя стратегии предшествовавшей войны, под управлением того ветерана-моряка, который внушил ей такую энергию, воспрепятствовала своему врагу осуществить какую бы то ни было большую операцию, способную потрясти ее всесветное господство или нанести серьезный вред какому-либо пункту ее владений. Британские эскадры, оцеплявшие французские берега и блокировавшие французские порты, составляли первую линию обороны, которая защищала британские интересы от Балтики до Египта, британские колонии в четырех частях земного шара и британские коммерческие суда, рассеянные в изобилии по всем морям.

В этом состояло ее преимущество в войне, мотивом которой в сущности была оборона. В наступательных же операциях Великобритания внезапностью своих действий нанесла противнику удар, значение которого никто не понимал лучше чем Бонапарт. Что он имел целью в конце концов войну, это в высшей степени вероятно. Его инструкции Декану, генерал-капитану французской Ост-Индии, помеченные 15 января 1803 года, говорят о возможности войны около начала сентября 1804 года. Но как мало задорный отчет Себастиани указывал на желание немедленного разрыва, видно из секретного сообщения, которое Бонапарт послал Андреосси в Лондон в самый день оставления Уитвортом Парижа. Несмотря на свое хвастливое желание видеть Великобританию скорее на Монмартре, чем на Мальте, Первый консул тогда писал: «Скажите генералу Андреосси, чтобы он, по удостоверении, что прилагаемая нота сообщена английскому правительству, внушил последнему через гражданина Шиммельпенника, или какими-либо другими косвенными путями, что если Англия безусловно отклонит предложение передать Мальту одной из гарантирующих ее держав, то мы не будем противиться тому, чтобы Англия удержала за собою этот остров на десять лет, при условий передачи во владение Франции полуострова Отранто. Важно, чтобы, если нет шансов на успех этого предложения, английскому правительству не было сделано такого сообщения о нем, которое оставило бы какой-либо след', и чтобы мы здесь имели возможность отрицать, что наше правительство могло когда-либо допустить это предложение». Бонапарт понял ясно, что Великобритания, «схватив его за руку», низвергла французский флот прежде, чем он начал подниматься. «Мир, – сказал он, – необходим для восстановления флота, для снабжения наших портов, лишенных материала, и еще потому, что при нем открыта единственная арена для обучения наших эскадр, т. е. море». – «Корабли, колонии, торговля», нужду в которых он открыто признал впоследствии под Ульмом, были уничтожены одним и тем же ударом. Как расстроены были финансы Франции, как упал ее кредит, этого никто не знал лучше, чем он, который тогда, как и в течение всего своего правления, старался поднять цену ассигнаций неблаговидными правительственными ухищрениями; и самый главный из всех источников богатства, морская торговля, был уничтожен морской силой Великобритании, которая с того времени постоянно оцепляла тесным и все более суживавшимся кольцом берега Франции.

Однако Бонапарт не мог представить себе вполне степени вреда, который причинял своей стране. Не признавая препятствий, он отказывался видеть, что сооружение флотилии для вторжения в Англию пожирало скудные запасы кораблестроительного материала, занимало все рабочие руки и таким образом останавливало рост действующего флота. Даже уже и по сооружении флотилия эта, вследствие требования постоянных исправлений и починок, отнимала мастеров у адмиралтейских мастерских. Не мог он также предвидеть, в какой широкой степени Великобритания, восстановлением закона 1756 года во всей его строгости и постоянным ответом на каждый нанесенный ей удар с суши еще более тяжелым ударом с моря, истощит средства Франции, поставив ее в положение осажденной крепости, которая в конце концов должна пасть. Неумолимые насмешки сыпались на Питта, предсказывавшего, что Французская революция, при своем наступательном военном характере, падет вследствие финансовых затруднений. Но на самом деле Питт, хотя и умалил время, потребовавшееся для истощения Франции, и не принял во внимание широкой системы хищений, которыми пополнялся недостаток правильного дохода страны, был истинным пророком. Республика уже поглотила огромный капитал; и когда завоевательный дух, который она всегда обнаруживала, достиг своей естественной кульминации в Бонапарте, постоянно возобновлявшаяся нужда в деньгах вызывала со стороны его одно насилие за другим, пока не привела его к падению. Франция была доведена до нищеты непосредственно морской войной, которая отрезала ее от торговых сношений с заморскими странами, и общим упадком всякого рода промышленной деятельности в Европе, в силу которого обеднели и потребители, изолированные от моря усилиями Бонапарта, видевшего в своей Континентальной системе единственное средство истощить Великобританию.

В 1798 году, когда Кампоформийский мир поставил Францию одну лицом к лицу с Великобританией, естественно возник вопрос о вторжении в последнюю. Но Бонапарт легко убедил себя и Директорию, что попытка эта невозможна при такой морской силе, какую Франция могла тогда организовать. Он указал затем, что представляются два другие способа нанести серьезный вред неприятелю: один – занятием Ганновера и Гамбурга, через которые торговля Великобритании получает доступ на континент, другой – захватом Египта, как базы операций против Индии. Оба эти способа могут быть отнесены к категории фланговых атак. Так как первый, при тогдашнем состоянии континента, был неосуществим (Гамбург и Ганновер входили тогда в состав стран, державшихся Северо-Германского нейтралитета, под гарантией Пруссии, а Австрия была отнюдь не в таком униженном состоянии, как в 1803 г.), то решена была экспедиция в Египет. Каковы бы ни были личные мотивы, могущие тогда влиять на Бонапарта, это предприятие с военной точки зрения и при тогдашней военной обстановке на Средиземном море было задумано хорошо. Хотя в процессе его осуществления многое зависело от счастья, тем не менее значительная доля достигнутого успеха должна быть приписана предусмотрительности и соблюдению тайны при приготовлениях к нему, тогда как конечная неудача должна быть приписана морской силе Великобритании.