Алескендер Рамазанов - Зачем мы вернулись, братишка?

– Про крест – это правда. Но там часовенка, с обратной стороны. Свечку надо было поставить.

– Во-во, – обрадовался рассказчик удачному продолжению, – святому дерьму молитву вознести. Ха-ха!

– Как это, дерьму, ты чего?

– А так – там эта часовенка, ниша за крестом – вся в говне. Вроде, как на крест поднялся, так и усрался. А может, у них там, в Кушке, обычай такой был?

– Не было такого обычая, просто скотина всегда гадит, где ей страшно, – твердо сказал Аллахвердиев, внутренне дрогнув от пророческой «мерзости запустения». – А есть предложение, мужики. Пусть каждый, кто хочет, историю расскажет. Про себя, про Афган. Все дело легче пойдет. А?

Молчат. Хорошо, во тьме глаз не видно, наверное, смотрят, как на безнадежно больного. Тоже, мол, массовик-затейник нашелся. Выручил Рубцов.

– От второго лица и без имени героя можно?

– Можно и от третьего лица, и от двух лиц, Коля, – под общий смех заключил Акбар.

И посыпалось:

– А припиз…нуть? Без этого баланды не стравить!

– А если они пишут? Прослушка у них?

– Обязательно про Афган? А если что про другое?

– Имена можно менять?

– Все можно. Только без мата, договорились? Скажу почему: если слушают нас, то моджахеды матерных русских слов не любят. И наказывают за сквернословие.

– Что, стреляют? – озадачился невидимый басок.

– Нет, палками колотят. Тоже не сладко. Ну, кто первый?

На несколько секунд в подземелье воцарилась тишина. Потом тот же басок, виновато хохотнув, заявил:

– Знаю одну интересную историю про афганскую крысу. Рассказывали мне ее ребята, своими глазами видели, а чем дело кончилось, это я по дембелю узнал, случайно. Где – неважно. Не то место, чтобы добром вспоминать. Начало всему было под Гардезом.

Взвод два месяца стоял в боевом охранении. Место спокойное. Так, по ночам «духи» постреливали, пару раз на позиции «эресы» залетали. Почему-то зажигательные, хотя жечь на этом склоне было нечего – а трава еще в мае выгорала. Да это они наобум пускали. Как-то в батальоне в сортир засветили. Станки у них какие – две доски, уголок? Но завелся у «духов» приличный снайпер. И выцелил – хорошо так зацепил одного молодого, вырвал полчелюсти. На голову всю жизнь – инвалид! Конечно, потом «зеленку» ближнюю проутюжили, так, для профилактики, вместе с афганцами. У нас это строго было – без «зеленых» в кишлаки не соваться. Правда, там, внизу, все наоборот выходило – сарбозы на окраине мнутся, а мы в дувалах, как в лабиринте.

Так вот, после этого снайпера был приказ: окопы, траншеи до полного профиля, да еще вынести вперед несколько ходов, мол, примелькались на одном месте. Июль, чего объяснять! Земля – камень сплошной. Ну и долбали – раненько с утра и ближе к вечеру. И на новых ходах наткнулись ребята на странную нору. Дырка, сантиметров двадцать, как лисья или барсучья. С раскопа срезали, а оттуда посыпались – то ли котята белые, то ли щенки по виду. Слепыши, в комочки свернутые. Говорили потом, что со страху, неизвестно какого, потоптали их. Нашелся юный натуралист – сунул черенок лопаты в дыру. А оттуда, как молния, белая длинная зверина. Пальца большого как не бывало! Он и сообразить не успел. А эта тварь – назад в нору. Понятно, магазин туда разрядили. Потом, для верности, гранату пихнули. Шуму было! Хотели списать чуть ли не на самострел пальцы оторванные. А какой смысл? Пацан в «дедах» ходил, ума, правда, палата. Но палец-то будто бритвой срезало – так не отстреливает. А пока суетились, перевязывали, и никто и не заметил, что крендель один, чмо зеленое, полуживого слепыша подобрал и за тельник засунул. Как усечь? Оно же молодое, живот в обратку, да кто там с пузом ходил? Начфины да зампотылы. Но у них это называлось: штабная грудь.

А вот же, зря сказал «чмо». Выходит, этот Кот, так его из-за имени звали, Костя, значит, не так уж и глуп был. Сообразил, что приручить такую змею волосатую – никакого кон-фу не надо. Правда, он потом, когда в «годки» вышел да со своей зверюгой прославился, говорил, что подобрал слепыша из жалости. Можно бы поверить, у нас молодых строго держали, ну, он мог так протест выразить: вы топчете, а я вам в пику хоть здесь встану. Кот был родом с Волги, мордвин. Эти ребята хоть и себе на уме, но для службы годятся. Если надо, прут, как танки. Короче, татары, после русских – самые воины. Да не смейтесь вы – это же история! Чья, чья! Русская, конечно.

Короче, скрывал и выкармливал он эту животину с месяц. А когда уж стала размером, ну, в ладонь, тут народ призадумался. Забили бы зверька, помнилось, какая у него мамаша была, но тут случай интересный вышел.

Кот и еще один молодой на первой линии в окопчике дежурили, ночью. Все нормально шло, тихо. За день до этого в «зеленку» мины метали часа два, у комбата день рождения был. Дело понятное. А звереныш этот к ночи разыгрывался. Тоже польза – не закемаришь. И вдруг замечает Кот, что его крысенок ушки свои, прижатые обычно, вострит и настораживается, посматривает, вроде как учуял что-то. Он его на бруствер посадил, куда тот головку повернет. Ага, есть, значит, направление. Уши навострил – точно, шорох усек. А ведь темень, под гору ни рожна не видать, кто ходил, знает – если на спуск ночью, то в метре порой не разберешь. Они с напарником и засадили в направлении по рожку. Соседи тоже со скуки помогли. А утром, когда разборки начались – трех «духов» подобрали – мины ставили. И место хорошее выбрали, как раз где броня наша скатывалась в «зеленку». Под носом!

Чем выкармливал? Хороший вопрос задал, слышал, наверное, про это? Кот говорил, что сгущенкой-тушенкой, а потом уже, по дембелю, признался: поначалу кровью своей выпаивал, во как! И припомнили, что в ту пору у него то на одном пальце пластырь, то на другом бинтик. А потом, как водится, этот зверь стал ему сусликов да змей таскать. И у всех головы как лезвием раскроены. Такие вот зубы были. И не боялся же Кот его на животе держать. Зато к Коту, если спал, никто подойти не мог. Издалека будили, голосом.

А что за монстр, немного прояснилось, когда на боевые пошли. Старик один, нищий, у дукана сидел, руку протягивал, молитвы бормотал. Афганцы в этом месте народ собирали, агитировали за Бабрака, за апрельскую революцию. После обстрела и шмона в кишлаке – самое удачное время!

Говорили, чудно было. Кот рядом с этим стариком случайно оказался. А тот, видно, особый запах зверька учуял – вскочил, как молодой, залопотал, Кота ухватил за рукав, потом руки к небу и чуть на колени не повалился. У разведчиков таджик был городской, толково переводил, но тут понес ахинею. Мол, дед просит показать какой-то кнут Эблиса. А старик с руки амулет снимает засаленный, Коту сует. Тот, естественно, шарахается. А зверина возьми и высуни голову. Нищий этот в пыль лбом и стал «израиля петь». Шара, переводчик, сказал, что не знает, на каком языке. Короче, после этих заклинаний зверька как магнитом к деду потянуло. Кот уже забеспокоился, уходит питомец! А басмач этот старый зверька гладит, целует и Шаре толкует, что этот зверь приносит счастье, но страшен для тех, кто замыслит плохое против хозяина или его близких. И два вопроса задал, как в воду глядел: убита ли самка и кормил ли его хозяин своей кровью? Вот откуда знал? И еще про то, что появляются они в тяжелое время и в них вселяется душа, тут, конечно, старик перебрал, таких злыдней этот Эблис, главный черт в мусульманском аду, к себе не берет. Они, дескать, должны прощение получить в обличье полузмеи-полукрысы. Но хитрость в том, что если после помета щенки глаза откроют – никогда к человеку не пойдут. Да еще нужно знать, что хозяин обязан их своей кровью поить, потому что самка их так выкармливает. Потом пошептал над ладанкой своей грязной и сказал, что если это на руку левую надеть, то «сарьяна» мысли хозяина услышит и поможет. Сарьяна? Так он эту гремучую крысу назвал. Ну, как услышали, может, и «арьяна». Кот амулет взял. Хотел позже старика отблагодарить, да дуканщик сказал, что деда потом, когда мы уехали, утащили с собой «хадовцы», КГБ афганское, чтобы этот «дивана» не смущал народ своими сказками. Дивана не дивана, а фокусы с этим амулетом Кот потом показывал. Это только поначалу было весело, а как подумаешь? Сарьяна – жгут из мышц, толщиной в руку. Зубы – лезвия, и когти такие же. Жесть бороздили! Видел я эти следы на буржуйке в палатке. И фал нейлоновый видел, перекушенный по приказу Кота. Один только раз упросили Кота на дело. Сами судите, правы были братаны или нет. Дембеля домой подарки собирали, а козел один сдал тайничок. Козла покарать не грех! Да плотно его обернули – в медсанбат перевели. Желание было у пацанов: яйца ему отрезать, но Кот нашептал зверюге про другое. Утром смотрим, под его койкой ухо лежит, свеженькое, даже и не особо в крови. Нет, подозрения не было. Где медики, а где мы? Километров двадцать. А Кот на месте был. Да и мы не трепались. Враги себе, что ли? Кстати, если Кот на боевые ходил, то ни «двухсотых», ни «трехсотых»! Это мы заметили.