Алескендер Рамазанов - Война затишья не любит

Вскоре Зорькин отправил «летописцев» в свои части – сроки, указанные в предписаниях, истекли. Но когда дошла очередь до Астманова, рука полковника коснулась лба, затем губ, груди и плавно упала ниже пупка:

– Здесь будешь сидеть, пока твой Аламас не воскреснет… Иди, работай. Продлеваю на три недели командировку. Афганцам виллу дали в Вазир-Акбархане. Там редакция будет.

Работы навалилось вдвое больше против прежнего. Теперь пришлось читать и переводить афганские рукописи. Астманов почти не покидал каземата, по вечерам отбиваясь от призывов разведчиков посидеть на крепостном балконе с видом на ночной Кабул, хотя душа и просилась на прохладу, под крупные, дрожащие звезды, где фляга шла по кругу и негромкие песни под гитару не кончались за полночь…

Днем изрядно мешали работать военные строители. Кто-то очень заботливый распорядился подмазать и подкрасить вековые стены Бала-хиссара… А в трещинах и на крыше, естественно, тварей чердачных – море. И главная среди них – скорпионы…

Утром в окно заглянула симпатичная, пухленькая девица – маляр-штукатур из квартирно-эксплуатационной части. Покачиваясь в люльке на уровне второго этажа, она скребком очищала стену. Астманов, оторвавшись от очередного «мазмуна», так именовались афганские рукописи неопределяемого жанра, философски заметил, что в Афгане не бывает некрасивых женщин, в том числе и хохлушек, и таджичек. Впрочем, при такой плотности гвардейцев-разведчиков, какая была в Бала-хиссаре, на взаимность рассчитывать не приходилось. Здесь гениальный подход поручика Ржевского: «Мадам, нельзя ли вас…» мог обернуться, в лучшем случае, ядовитым смешком. Занято, господа, занято. Афган аст!

К полуночи завалившись на койку, Астманов уж было стал засыпать, как вдруг что-то кольнуло его под левую лопатку. Через пару секунд боль была такой, будто на коже плавился металл.

Астманов скатился с кровати, включил свет. Черт возьми! На кровати слабо шевелился скорпион. Он сгреб его в кулак, обернутый полотенцем, и в ярости растер в кашицу. Выскочил в коридор.

– Дневальный, там, на спине… Дави…

Руки у дневального были не слабые, пальцы жесткие и грязные.

– Одеколон есть?

– Тройной, – смущенно отозвался солдат и вытащил из тумбочки бутылку «Тройного», из «комсомольских подарков воинам-интернационалистам».

– Лей!

На шум вывалились из соседней комнаты разведчики и стали весело пророчить Астманову скорую погибель, жалея, что кончилась водка. Плечо ныло, да страх, какой-никакой, а был. Перед тем как снова лечь, Астманов спросил у дневального, что там, на спине.

– Значит, белый кружок, как три копейки, а внутри красная точка, товарищ старший лейтенант.

– Молодец, если не умру, завтра будет тебе подарок.

Выкурив пару сигарет, Астманов попытался заснуть, но только поудобнее устроился в рытвинах матраса, как ощутил укол под сердцем. И опять раскаленная капля металла на коже. О, мать… Еще одно членистоногое, правда, поменьше. В бешенстве помянув всех кровельщиков, маляров и их родителей, Астманов сбросил матрас на пол.

Дневальный остолбенел, старший лейтенант вновь выкатился в коридор и заорал: «Давай одеколон, б…!» Солдат протянул пузырек, в котором оставалось не более трети содержимого. Астманов вылил на себя пахучую жидкость и начал давить место укуса уже сам. Грудь командирскую солдату щупать не положено!

Десантура в ту ночь изрядно повеселилась. Можно было понять ребят. С Черных гор пришли. Старший лейтенант Андрей Иволин, двухметровый детина, сказал:

– Леха, теперь тебе кровь сдавать нельзя. А если что… водки я куплю, помянуть.

Но все обошлось. Правда, утром была небольшая слабость, а днем Астманов неожиданно потерял сознание и свалился со стула на глазах изумленного лейтенанта афганской армии Хайр-Мамада, нового сотрудника отдела информации, за которым был закреплен Астманов. К вечеру полегчало. Дневальному Астманов подарил флакон настоящего одеколона «О’Жен». От солдата два дня несло лимоном и померанцем. Однако на следующий день в голове заштормило всерьез. Сострадательный Хайр-Мамад, видя, как корежит советского друга, вынул из глубин письменного стола черную горошину и шепотом сказал, что «дур» (лекарство) надо употребить перед сном и не пить холодной воды. Астманов знал – это универсальное средство! Тут же сунул половину под язык и отпросился у Зорькина в крепость, отлежаться. В каземате растворил остаток «дура» в пиале чая и залпом выпил горькую бурую жидкость. Но прежде чем упасть на койку, он тщательно перетряхнул простыни и перевернул матрас. И впоследствии всегда совершал этот ритуал на гостеприимной афганской земле и в других местах «с сухим и жарким климатом», как таинственно назвали кадровики азиатские дыры…

Небесные хоралы приближались, наполняя душу покоем. Погружаясь в музыку сфер, Астманов пробормотал: «Рассчитались, значит, со мной скорпионы. Хорошо, если так…»

Настоящий рис источает аромат свежего хлеба, зерна нового урожая. Из такого «биринджа» следует готовить плов. А ворчать, что «басмати», золотой индийский рис, пахнет мышами – так кому коньяк клопами пахнет, кому клопы коньяком!

И плов – «ош» – не блюдо. Это Еда в высочайшем смысле, «хлеб наш насущный». «Ата чин аш» («Отец нашей пищи») – так молилась перед очагами Великая Степь. Кстати, отбивая земные поклоны пред равносторонним крестом – символом Единого Бога – за столетия до земного рождения и Крестной муки Иисуса Христа. «Ата чин аш» – «Отче наш»…

На свою беду, Астманов пару раз приготовил разведчикам плов. Но праздники есть у каждого, и покатилось колесо… Как отказать? Тем более что с Черных гор притащили десантники ему в подарок старинный казан. Астманов глазам не поверил – медь толщиной в палец.

Рис и приправы он покупал в индийском дукане в центре Кабула, неподалеку от дворца «Сторай». Здесь, на выскобленном до белизны полу, важно стояли толстенные чувалы, храня в своих полотняных чревах рис на любой вкус. А цена? Все зависит от качества! Это только новичку в удивление, что в зависимости от сорта в пять раз может возрастать цена «сорочинского пшена», как именовали на Руси рис в древние времена.

Астманов вошел в дукан через хозяйственный дворик, предусмотрительно оставив машину с водителем в глухом переулке. На многолюдных улицах Кабула с завидным постоянством подрывали легковой транспорт чиновников новой власти и советских друзей заодно. Техника установки фугасов была поистине гениальной. Заряд укладывался в кастрюлю-скороварку – очень популярную среди бедноты. В ней самое жесткое мясо превращалось в филе, а жилы и кости разваривались до студня, при минимальном расходе дров или керосина. Чумазый бача, бегущий с такой кастрюлей, никаких подозрений не вызывал. А потом чугунный герметичный корпус, начиненный взрывчаткой, закатывался под днище. И все вместе превращалось в убойное осколочно-фугасное устройство. Дело дошло до того, что царандой отлавливал, ближе к обеду, пацанов с кастрюльками. Ну и что? В качестве маскировки юные афганские партизаны стали использовать еще и чайники. Поди разберись, если торговый Кабул ест и пьет, не покидая рабочего места.