Алескендер Рамазанов - Последний легион империи

В казарме-подвале я обратил внимание на болезненную сентиментальность этих постоянно рискующих жизнью людей – почти у каждого изголовья кровати на стене были развешаны семейные фотографии, талисманчики, письма и рисунки детей. Иконки тоже. Видать, не только в окопах нет атеистов!

Меньше других, и это было заметно, летчики разбирались в тонкостях земной афганской жизни. Им категорически был запрещен выезд в город, по любому поводу. А если уж перепадало такое счастье, то нужно было маскироваться, снимать голубой комбинезон, сетчатые тапочки или черные туфли с дырочками. Особисты постоянно культивировали легенду о том, что «духи» мечтают изловить живого вертолетчика. Впрочем, почему легенда? При отсутствии у моджахедов зачатков ПВО, удары с воздуха не уступали по силе и точности артобстрелам из тяжелых орудий, с долговременных позиций. Как с такого «шурави» шкуру не снять?

Летчики вывозили меня на выполнение боевых заданий. Я снимал, писал какие-то пресные заметки о боевой учебе. Но главное – видел.

Квадратики полей, извилины ручьев и арыков, крыши мазанок. А потому, что летали на малых высотах (не было еще в провинции Кундуз «Стингеров»), видел много того, чего лучше бы и не видеть.

Вот на склоне холма распластались четыре афганца. Ми-24 заходит на них. Люди смешно разбрасывают мешки и ложатся лицом к небу, показывая всем видом, что у них нет оружия. Но что они делают на этом холме? С шипением уходят НУРСы. Нет, не прицельно. Как повезет.

Вот бреющий полет над кишлаком. А нас уже ждут. На крышах постелены красные паласы. На них лежат женщины и дети. Опять же лицом к родному небу. Но если цель (дом, селение) надо «обработать», то эта демонстрация лояльности и покорности не в счет.

Задумывался: а если нас под бомбы? Ведь нас никто с 1945 года не бомбил. Мы не знали страха перед небом. И ненависти к тем, кто несет с неба смерть, у нас не было. А это, наверное, великая ненависть. У афганцев она была. А летчики – как боги. Они не задумывались, что там было на земле после бомбежки. По крайней мере, я не слышал таких разговоров. И об отказах от выполнения заданий тоже не слышал.

«Над целью были. Тут вижу, женщина бежит. Я кричу: «Стой, женщина там!». А мне: «Уже пошла». Ну, было у нее четырнадцать секунд». Это, по памяти, привожу рассказ летчика.

Бомбили метров со ста. Эскадрилья вообще вся летала, прижимаясь к земле. Точность укладки бомб была высочайшей. На моих глазах 250-килограммовую чушку уложили в центр дворика. Отвернули. Глухой удар. Облет. Дом слегка покосился, дувал как стоял, так и стоит. Во дворе идеально круглая воронка, похожая на пруд, со свежей землей по брустверу. И по краю этого «пруда», по кругу, бегает обезумевший ишак. Когда у моджахедов к 1983 году в достаточном количестве появились ПЗРК, «вертушки» круто полезли в небо, ища безопасности в высоте. Естественно, точность и результативность бомбоштурмовых ударов резко упала. Война не полигон.

Медсанбат. Три «картонно-стружечных» барака. Бетонная отмостка вокруг. Ни деревца, ни кустика – а откуда? Колючая проволока. В палатках – ад. Кондиционеры только в реанимации и в операционной. Выздоравливающих выносят «погулять» на армейских носилках. Кладут в тени на отмостке. Тем, кто не может сам прикурить и взять руками сигарету, помогает специально отряженный боец. Он носит несколько зажженных сигарет от одного к другому лежачему и вставляет курево в губы. Потом, после двух-трех затяжек, переходит к другим носилкам.

Баглан – провинция, провинциальный центр, река. Это – маленький Вьетнам 201-й МСД. В речной долине, в кишлачно-камышовых джунглях дня не проходило без стычек. «Духи» били наши колонны в зарослях тростника и забрасывали минами опорные пункты. В ответ вся речная долина по квадратам (от Муллахейля до Гургурака) обрабатывалась «Гвоздиками», «Градами», «Васильками» и прочим далеко и мощно бьющим. Об эффективности говорить не приходится. Ну, если наши орудия были окружены горами снарядных гильз и стаканов, а «духи» усиливали ответные удары, то, значит, была эффективность? К лету 1981 года в речной долине Баглана от такой жизни осатанели и одичали все: и «духи», и наши, и «мирное население». Это мое личное впечатление. Я видел глаза людей, запомнил ритм их жизни. Я запомнил Баглан в руинах и дымящимся. Так было на моей памяти и в 1981, и в 1984 году.

Объезд «трубы» – нефтепровода 40-й армии. Тонкой нитки из оцинкованных труб, по которой шли светлые нефтепродукты до самого Кабула, кажется. Уж до Айбака и Пули-Хумри точно. Дальше по трубе мне не доводилось ездить. Сами трубы были отличным строительным материалом. Балки – подпорки – перекрытия – печные трубы. А то, что струилось по ним, было и того дороже. Канистра керосина – вот тебе и новые джинсы! ГСМ из трубы лилось рекой на афганскую землю. Трубы лопались сами. Их рвали и простреливали моджахеды. Их пробивали наши в расчете поживиться. В них врезали потайные сливные краны. Труба – это керосиновая поэма Афгана. Но у трубопроводчиков была своя система. Их сержанты важно на насосных станциях представлялись начальниками гарнизонов и особо к своим делам не подпускали дивизию. Охраняйте, но не более. И были по утечке горючего взаимные жалобы, кляузы, обвинения. Командование полков утверждало, что ГСМ крадут трубопроводчики, а те все списывали на мотострелков. И все вместе на душманов!

Балх – священная для историка, археолога земля. Это Синай Средней Азии. Возьмите карту. Вот от туркменского Четарага через узбекский Термез до таджикского Айваджа тянутся на глубину до сорока километров на юг Афганистана пески Качакум. Это бывшее русло Джайхуна (Амударьи). Джайхун – «изменчивая», «сумасшедшая». Эти пески – кладбище культур. Греки, согдийцы, бактрийцы, персы. Здесь шли войска Македонского. Здесь лежит (не все еще выкопали!) золото Бактрии. Уходила река – уходила жизнь…

От Хайратона и до Ташкургана и далее до Айбака трубопровод охраняли подразделения 122-го мотострелкового полка. Система охраны классическая, «вохровская». Цепь опорных пунктов. От ротного пункта тянулись позиции, секреты, зоны патрулирования.

По дороге в Айбак искупался в райском, прозрачном как слеза озерке под скалой. Вода из термального источника. Место это известно было под названием ворота Александра Македонского. Там наша рота стояла в афганском мотеле для иностранцев. С двух сторон отвесные километровые каменные стены. Это по дороге из Ташкургана в Саманган. Не заметить невозможно. Источник – теплый, вода зимой и летом одной температуры, где-то градусов восемнадцать-двадцать.

Совсем чудную картину видел возле Давлетабада. На крышке командирского люка – герб Великобритании. Боец, не смущаясь, объяснил, что плакат получил «на бакшиш» в дукане, а львы красивые, понравились. Вот, вырезал и приклеил.