Борис Егоров - Продолжение следует...

Нам страшна артиллерия, а не танки. Если танки пойдут, то мы им страшны. Можно из нашей засады сорвать первую танковую атаку. Командование получит выигрыш во времени.

Главное — не быть обнаруженными вплоть до последней минуты, до открытия огня. И поэтому — маскировка, предусмотрительность, осторожность. Мы живы и сильны тем, что «нас нет». И командир со своего НП больше наблюдает за собственной батареей, чем за противником. За противником ведут наблюдение разведчики. Журнал разведки почти пуст: ни на передовой, ни за её линией никаких передвижений, звуков.

...После нескольких встреч с бойцами и сержантами замполит уходит.

А на рассвете снова ревут моторы. Так ревут, что песчинки с потолка блиндажа сыпятся. Снова: «Приготовиться!» Первые снаряды лежат у орудий.

Гудят, гудят моторы. И затихают.

Ещё день отсрочки.

Ночью опять приходит замполит. Приносит газеты. Рассказывает новости. А потом, после его ухода, перед батареей возникает автоматная перестрелка.

Впереди несут дозор и охрану разведчики. Вернувшись, один из них рассказывает, что слышали в темноте немецкую речь и дали несколько очередей из автоматов.

Утром, едва-едва стало светать, идём на место перестрелки. У маленького кустика — одного из наших ориентиров — лежит гитлеровец... Видимо, разведчик.

Третий день также начинается с гула моторов.

Восемь часов. Девять. Двенадцать. Очень медленно движется стрелка часов. Никогда у меня не было столько времени.

Тринадцать ноль-ноль...

Теперь скоро вечер. Так поздно не начинают.

Ещё один день без выстрела. Но мы уже привыкли к своему осадному положению.

Свёртывают бойцы цигарки, шутят:

— Чёрта с два они пойдут. Им домой надо.

А танки опять гудят...

Днём солдаты спали, ночью ходили вокруг орудий, улучшали маскировку. И делали гимнастику. Если ночью спать, а днём неподвижно сидеть в сырых блиндажах и окопах, руки-ноги затекут и спину сведёт. Ждали темноты.

Холодные были ночи. Стояла поздняя, глубокая осень.

Отпустили солдаты бороды и усы. Не брились: воды для питья не хватало. Воду приносил всё тот же кашевар с Большой земли. Поблизости от нас ни родника, ни ручья не нашлось.

На восьмую ночь наш кормилец вместе с гороховым пюре и водой принёс записку от начальника штаба дивизиона: «Отбой. Снимайтесь. В 23.00 придут трактора».

«Девятка» снимала засаду опять по счастливой случайности под шум ночных бомбардировщиков.

Мы пробыли между небом и землёй, между противником и своими семь дней и, слава богу, остались батареей-невидимкой. Если мы хоть чем-то обнаружили бы себя, то-то было бы радости у гитлеровских артиллеристов и миномётчиков.

Они, правда, обрадовались, но поздно. Утром учинили по нашему холмику артиллерийский налёт. Когда мы уезжали, то маскировку повредили, и, кроме того, от орудий остались на земле глубокие колеи... А разведчики артиллерийские за колеями на дорогах и в полях следят, читают их, рассматривая в стереотрубы.

Прибыли мы на эту огневую в сухую погоду, уезжали в мокрую. Вот и остались колеи.

Засыпали снарядами гитлеровцы место нашей стоянки, но нас там уже не было.

В штабе я доложил, что мы благополучно вернулись. Писарь достал из железного ящика наши последние письма и выдавал их по одному, вычёркивая из списка фамилии получивших.

Выдавал, как мандаты на жизнь.

Только и думали мы в эти месяцы: «Когда же вперёд? Когда возьмём Каменку?»

В начале февраля наша 3-я гвардейская армия, смяв сопротивление противника, покатилась вперёд, вышла на приднепровскую равнину — Каменский Под.

Была фантастическая грязь. Вот уж развезло дороги!

А Каховка, кстати, от нас была недалеко, чуть южнее.

Один трактор пушку не тянул. Сцепляли поездом по три-четыре. Тащили орудия волоком — на станинах, на лафетах: колёса не вертелись, увязая в жирной, засасывающей жиже.

Первая деревня, в которую мы вступили, — Ново-Днепровка.

Дома разрушены. В уцелевших — немецкие нары в три этажа. На нарах солома.

Из подземелья, из бункеров вылезали жители. Угощали нас узваром — вишнёвым компотом. Кроме вишни сушёной, у них ни для гостей, ни для себя ничего не было.

Одна курица по деревне ходила. Белая курица. И обращала на себя внимание, потому что одна.

Нищетой и улыбками встретила нас Ново-Днепровка, нищетой и улыбками проводила.

Дальше — Днепровка. Эта большая деревня мне запомнилась тем, что здесь меня принимали в партию. На партбилете: «Время вступления... февраль 1944 года».

Февраль сорок четвёртого. Ручьи, лужи, вода кругом. И радость, удалая радость!

На всех дорогах — брошенные немецкие автомашины, повозки, взорванные орудия.

В спешке отступления гитлеровские артиллеристы бросали в жерла заряженных пушек и гаубиц по нескольку горстей дорожной грязи и в последний раз дёргали за шнуры затворов. Это был салют смерти.

Стволы раздувало, рвало на полосы, полосы выгибало в стороны. Венчиком. И эти развороченные артиллерийские стволы напоминали бутоны, выбросившие лепестки...

Стальные цветы на могилах фашистских надежд! Такая была весна зимой, зимняя весна!

А у Каменки части 266-й гвардейской дивизии генерал-майора Фомиченко уже форсировали Днепр. Первым переправился с группой бойцов командир батальона капитан Евгений Иванович Красуцкий.

Достигнув правого берега на лодках, эта дерзкая группа перебила охрану парома, а оставшихся в живых двух немцев-паромщиков заставила перевозить советские подразделения.

И вот что сообщалось в оперативной сводке Совинформбюро за 8 февраля 1944 года:

«Войска 4-го Украинского фронта, прорвав сильно укреплённую оборону немцев на их плацдарме южнее города Никополь, на левом берегу Днепра, за четыре дня наступательных боёв нанесли тяжёлое поражение семи пехотным дивизиям противника и вышли к реке Днепр на всём протяжении плацдарма. В результате этой операции наши войска полностью ликвидировали оперативно важный плацдарм немцев на левом берегу Днепра протяжением 120 километров по фронту и 35 километров в глубину. В ходе наступления наши войска овладели районными центрами Запорожской области городом Каменка, Большая Лепетиха и заняли более сорока других населённых пунктов... В этих боях нашими войсками уничтожено: танков — 53, орудий разного калибра — 217... автомашин 1277... Противник оставил на поле боя свыше 15 000 трупов солдат и офицеров... Нашими войсками захвачены следующие трофеи: танков — 24, орудий разного калибра — 392... автомашин — 1686... Взято в плен более 2000 немецких солдат и офицеров».