Иван Арсентьев - Суровый воздух

– Как же можно работать да к тому же еще оперативно на этой проклятой авиаточке? Пыль валит столбом, – недовольно говорил Зандаров.

– Давайте подумаем, как лучше организовать ее, чтобы никакая пыль не мешала взлету групп.

– Проще всего вызвать пожарников, пусть поливают огород и все тут… – бросил с иронией Зандаров.

– Остроты потом, – заметил Черенок – Помнит ли кто-нибудь из вас наш перелет из Крыма через Запорожье?

– Помним.

– А как взлетали в Запорожье сталинградские летчики, видели?

– Еще бы! Взлетали красиво, четверками сразу!..

– Там поле, а не огород. Есть где развернуться! – раздались со всех сторон голоса.

Черенок остановился.

– Не красоты ради они взлетали так, товарищи. Очевидно, в свое время нужда заставила их применить такой порядок. Почему нам не использовать этот прием? Я уверен, что после тренировки и мы сумеем так взлетать. Завтра же попробуем парами, а потом и четверками. Должно получиться.

Они уже подходили к рощице, как вдруг издали до их слуха донесся чей-то испуганный крик. По полю наперерез им бежал какой-то человек. Размахивая руками, он кричал одно и то же:

– Панове… стрелять… минен!

– Что он там кричит? – спросил Черенок, глядя на подбегавшего человека.

– Стрелять грозит минами… – недоуменно ответил Долидзе.

– С ума спятил! В кого стрелять? – удивился Остап.

– Возможно, туда ходить нельзя. Может быть, он хозяин этой рощи! Ведь они все здесь индивидуалы, – высказал предположение Долидзе.

– Пошли, – хмуро сказал Зандаров и решительно шагнул вперед. Но бежавший человек закричал еще испуганнее и громче. Вспыльчивый Зандаров, насупив брови, остановился, поднял кулак с добрый футбольный мяч и вопросительно взглянул на Черенка.

– Подожди, разберемся, – остановил его тот.

Бедно одетый, босой поляк подбежал к ним, отчаянно жестикулируя и испуганно вращая глазами. Он что-то быстро выкрикивал, но из всей его речи можно было разобрать только одно: – «Стрелять, минен».

– Послушай, приятель, – остановил его Остап, – давай пореже… Ничего у тебя не поймешь. Мины?.. Стреляют… Это и без тебя доказано…

– Так, так, правда цо пан каже… Минен, стрелять! – обрадованно говорил человек, тыча пальцем в рощу. – Корова – пуф! Вепш – пуф! Коза – пуф! – размахивал он руками.

– Ясно, – сказал Черенок, – спасибо, что предупредили, – поблагодарил он крестьянина. – Роща, оказывается, минирована. Придется искать другое место, – повернулся он к летчикам.

– А не кулак ли он будет, владелец рощи этой? Бывают такие, – проворчал с сомнением Зандаров.

– Не похоже, – ответил Остап, оценивая взглядом крестьянина, но для убедительности все-таки спросил: – Пан, а ты случаем не куркуль? Не господарь рощи?

– О-о! Господар! – печально улыбнулся поляк. – У мене ниц нема, туварищ. Я… – подумал он минуту, – я – пролетариат!

– Вот это по-нашему! – улыбаясь похвалили его летчики.

Группа, разговаривая, вернулась на стоянку.

С тех пор как наша армия переступила границу, летчики все чаще говорили о мире. О чем бы речь ни шла, мысль о Родине, о доме не покидала их.

Иногда приходили такие минуты, когда Черенку начинало казаться, что войны больше нет, что наступил уже мир, иначе почему он так ясно видит будущее, видит себя в обстановке совершенно мирной? То он испытывает новый, невиданный самолет. Вокруг него синева неба, а позади, за самолетом, белые кудрявые следы. То вдруг он представляет себя едущим почему-то на троллейбусе среди цветущих акаций, точно по белому коридору, то сидящим ночью у распахнутого окна за новой, нечитаной книгой, и за окном цветет акация.

Вот и сейчас, растроганный поступком польского крестьянина, Черенок задумался о будущем. И не беда, что мирные, заветные мысли рождались под скрип солдатских ремней.

На следующее утро штурмовики приступили к своей обычной работе. Вторая эскадрилья, вооруженная противотанковыми бомбами, находилась на аэродроме в готовности «номер два» на тот случай, если командование потребует срочного вылета для удара по танкам. Но вызова не поступало. Летчики лежали под крыльями машин, спали, курили, играли в неизменного «козла», глотали пыль. Под тенью крыльев было душно. Гимнастерки промокли. За воротники заползали муравьи.

Летчики других эскадрилий за это время уже успели вдоволь налетаться Оленин с Поповым вторично повели свои группы на Ломжу. Аверин, как передал приехавший на стоянку капитан Рогозин, час назад вдребезги разнес вражескую автоколонну, а сейчас пошел на штурмовку эшелона на станции Остроленка.

– А еще к нам в полк приехал оператор кинохроники. Завтра собирается с нашими лететь в Ломжу… – передал он последние новости.

– Спасибо, товарищ капитан, за информацию. Все это очень интересно, но для нас сейчас, поверьте, нет ничего более утомительного, чем оставаться в бездействии и слушать о делах других, – с досадой сказал Остап.

Свинцово-желтая пелена пыли продолжала качаться в воздухе, путалась в ветвях деревьев и, медленно сползая, покрывала крыши домов.

– Ох, съесть бы сейчас арбузика… красного да холодного… Такого, чтоб на нем иней проступал… – мечтательно проговорил Горянин.

– Поесть – счастье непрочное… – заметил кто-то.

– Пить хочется. Принес бы ты, Горянин, воды свежей… – попросил Остап стрелка, – все равно за нашу сегодняшнюю работу другого питья нам не полагается…

– И то правда… Сходи, Петя, разомни кости… – попросили остальные.

Техник Ляховский бросил на время сооружение шалаша и вручил ему пустую канистру, наказав строго нести назад только полную. Вскоре задребезжал телефон. Черенок взял трубку, послушал и вздохнул с облегчением.

– Фу!.. Наконец-то…

– Что? – вскочили летчики.

– Вызывает Хазаров. Есть срочное задание. Заводи, – приказал он водителю, забираясь в кабину автостартера [15].

Через четверть часа группа Черенка стартовала. Ей поручалось разрушить переправу через реку Нарев возле города Новогрудека.

Соскучившись за день от бездействия, экипажи самолетов старались наверстать упущенное. В полете группа работала исключительно слаженно. На высоте тысячи метров она подошла к цели – еле заметной черточке понтонного моста.

Черенок перестроил группу для бомбометания и, настороженно вглядываясь в небо и землю, ожидал первых разрывов зенитных снарядов. Но зенитки почему-то молчали. Летчику было не по себе от этого молчания. Кто-кто, а он-то знал, как немцы прикрывают свои переправы. Чем ближе подлетал он к мосту, тем больше начинало беспокоить его то чувство неизвестности, которое обычно возникает и живет в груди летчика до первого залпа. Ноги и руки механически двигали рулями, придавая машине горизонтальное скольжение, почти незаметное в дальномерах зенитчиков. Черенок ждал залпа. Залп ему был нужен, как воздух. Дальше он уже знал, что делать. Но зенитки у переправы по-прежнему безмолвствовали. Это казалось невероятным, и он все больше хмурил брови. «Готовят какой-то подвох…» – неотступно преследовала мысль. На минуту в памяти возникла картина боя над «Голубой линией»: синее небо и свободное от разрывов зенитных снарядов пространство воздуха, два больших рыжих шара дыма по бокам. Самолет штурмана полка Омельченко первым входит в этот коридор, и вдруг весь коридор блеснул пламенем. Самолет Омельченко взорвался.