Николай Горулев - Прощайте, любимые

Сергей, как загипнотизированный, смотрел на начищенные до блеска туфли, стоящие рядом с кафедрой. Что это — чудачество или хронические мозоли?

Лекция, на удивление, была интересной. Человек с аккуратно подстриженной бородкой увлек студентов знанием предмета. Он помнил не только год далекого исторического события, но и день и час, рассказывая так, словно он лично при этом присутствовал.

Сергей забыл, что сидит рядом с большеглазой незнакомкой.

— Феномен... — громко прошептал он.

— Подумаешь, невидаль. Читали бы вы этот курс лет десять подряд... — негромко сказала она, глянула на Сергея и снисходительно улыбнулась.

И действительно, подумал Сергей, как это мне сразу не пришло в голову. Конечно, за десять лет курс можно заучить наизусть. И разувается на виду у всех. Бравада...

Прозвенел звонок, но первокурсники не шелохнулись. Милявский чуть заметно улыбнулся, легким движением надел туфли и сошел со сцены в зал.

Встал и Сергей. Он смотрел вслед крепко сбитому немолодому человеку, удивляясь его почти военной выправке, и не восхищался. Ирония, проскользнувшая в словах большеглазой соседки, сразу заразила его. Рисуется, продолжал он думать о Милявском. Знает ведь, что провожают двести пар глаз.

Он положил на стул общую тетрадь и тут только заметил, что его соседка исчезла. Однако на стуле стояла ее объемистая сумка, и Сергей успокоился.

Курить разрешалось на лестничной площадке. Желающих было так много, что Сергей с трудом нашел свободное место у перил, достал пачку папирос и услышал сбоку знакомый хрипловатый голос:

— Одолжи папироску.

Сергей повернулся и увидел Эдика, высокого, скромно одетого парня с густыми темными бровями. Брови эти делали его старше своих лет.

Эдик учился в соседней школе, и Сергей встречался с ним на спортивных состязаниях. Молчаливый и на вид угрюмый, Эдик на волейбольной площадке преображался. Это был живой, подвижный, веселый парень с завидной выдержкой и энергией.

— Если в долг, можно... — улыбнулся Сергей, но Эдик не ответил на улыбку, протянул руку, молча взял папиросу, прикурил.

— Верну после первой стипендии, — сказал он, и Сергей не понял — было это сказано всерьез или в шутку.

— А где тебя найти?

— В седьмой группе, — ответил Эдик. Он протянул Сергею широкую крепкую ладонь, и Сергей с удовольствием пожал ее.

— Силен... — сказал, затянувшись, Эдик и впервые улыбнулся, открыв белые, но довольно мелкие передние зубы. — А ты в какой?

— В пятой.

— Слухай, переходи к нам! — предложил Эдик, и брови его прыгнули вверх, отчего лицо сразу стало озорным и веселым. — Вместе ходить на занятия будем.

— А что? И перейду. Еще не поздно, — бросил Сергей, но тут прозвенел звонок, и Эдик ничего не ответил. Ребята дружно повалили в дверь, на ходу бросая окурки в урну.

Большеглазая соседка уже была на месте, раскрыв на круглых коленях общую тетрадь.

— Травились?

— Принимали стимулятор, — ответил Сергей на шпильку.

— Грамм никотина убивает лошадь... — полушепотом произнесла она, потому что на кафедру уже поднимался Милявский.

— Нас не убьешь, мы человеки. А человек — это... Сзади зашипели, и Сергей не закончил фразы. Девушка посмотрела на него и улыбнулась:

— Вы не умрете от скромности,

— Это точно... — шепнул Сергей и развернул тетрадь. В аудитории зазвучал баритон Милявского...

После лекций Сергей долго толкался в вестибюле, ожидая свою соседку, с которой так еще и не познакомился. Однако она не появлялась. Сергей поднимался наверх, обходил одну аудиторию за другой, но девушки нигде не было. Сергей даже разозлился — что она, нарочно пряталась, что ли?

Он махнул своим ученическим портфелем и направился к выходу.

У двери кто-то хлопнул его по плечу.

— Могу возвратить долг, не ожидая стипендии! — Эдик протягивал Сергею папиросу. Рядом с ним стоял улыбающийся широкоскулый парень. — Знакомься, — сказал Эдик. — Наш попутчик. Закадычный друг детства.

— Иван? — удивился Сергей появлению своего одноклассника.

— Как видишь...

— Ты ведь уехал в военно-морское.

— Вернули, черти.

— Только они и могли.

— Доктора, чтоб им ни дна ни покрышки.

— Ты ж здоров как бык. Да и комиссия в военкомате была...

— А в училище обнаружили какое-то плоскостопие. Всю мою сознательную жизнь оно мне не мешало, а тут...

— Дрался?

— Еще бы... До начальника военных учебных заведений дошел...

— Шут с ними, — сказал Сергей и положил руку на плечо Ивана. — Шагай со своим плоскостопием в педагоги. А в море и утонуть можно... Союз? —Сергей протянул руку Ивану.

На руки Ивана и Сергея Эдик положил свою. Так в детстве клялись в дружбе ребята на Ульяновской улице.

— Союз, — твердо повторил Иван.

— Союз, — сказал Эдик.

И они зашагали втроем по Ленинской, самой тихой и уютной улице города.

На лекции Милявского продолжали собираться в актовом зале. Студенты, пришедшие пораньше, занимали места впереди. Сергей, Иван и Эдик держались вместе, где-то в середине.

Сергей потерял из виду большеглазую. В тот первый день, когда он напрасно искал ее в кабинете, она как сквозь землю провалилась. Спрашивать о ней было не у кого, да и невозможно — Сергей не знал ни имени ее, ни фамилии. В перерывах он даже не выходил покурить — все слонялся по залу да по коридору — может, пропустил ее, может, не заметил.

Поведение Сергея не осталось незамеченным, и он вынужден был все рассказать друзьям. Ребята молча выслушали его исповедь и несколько дней не вспоминали об этом. Иногда только Сергей ловил на себе иронический взгляд Ивана.

На Ульяновскую надо было идти почти через весь город. Шли молча, будто не замечая друг друга. В привокзальном скверике Иван предложил присесть на скамью. Конечно, не потому, что они устали в дороге. Сергей почувствовал, что это молчание не может долго продолжаться, что Ивану и Эдику противна его меланхолия и они, может быть, даже расторгнут мужской союз, заключенный в первые дни учебы.

— Ну, вот что, — глухо кашлянул Иван. — Я думаю, нам пора поговорить серьезно.

— Что случилось, хлопцы? — притворился Сергей.

— Нам надо поговорить об этой твоей незнакомке, — спокойно продолжал Иван, — из-за которой ты потерял обыкновенный человеческий облик.

— Это точно... — подтвердил Эдик.

— Ты что? — спокойно, но твердо говорил Иван. — Хочешь вцепиться в юбку с первого же курса? А ты знаешь, что не сегодня-завтра нам придется стать солдатами, а там через каких-нибудь полгода будем преподавать русский язык, может, и в Сорбонне...

— Сдурел... — тихо выдавил Сергей. — Во-первых, где война, а где мы., Во-вторых, ты что, тоже метишь в завоеватели?