Антон Мальцев - Стрела времени

Они прошли через главный вестибюль вокзала. Лиза со Стебунцовым шли впереди и что-то весело обсуждали. Казалось, они забыли про Мамина. Он шел позади. Вокруг привычная глазу советского человека обстановка вокзала. Плиточный пол, несущие колонны, деревянные скамейки со спинками, кассы, привокзальное кафе, откуда на весь зал распространялся запах пирожков и еще чего-то съестного. Даже суета была вполне обычной. Стоял людской галдеж, где-то плакал ребенок, слышались беспокойные голоса мамаш, самоуверенный бас мужчин. Вокзал был наполнен людьми в форме. Мамин, извлекая из глубин памяти информацию, смог определить пограничников, летчиков, связистов. Эти три группы «кучковались» отдельно друг от друга, компактно кружком. Были еще разрозненные группки по два три человека с красными и зелеными петлицами. Меж сидящих и галдящих людей прохаживались два милиционера.

Вышли из здания вокзала. Солнце уже стояло высоко. Вот так же он шел по Вознесенскому проспекту с Машей. Светило солнце, вокруг хаотичное движение. Машины, люди. А он держал ее за руку. И весь мир не существовал. Вернее, он существовал, но только в границах пространства их тел. Маша что-то звонко рассказывала. Он не очень внимательно ее слушал, подставляя лицо греющему солнцу. Он наслаждался этой минутой. Это было счастье! Почему нельзя превращать мгновения счастья, например, в духи. Достал, когда необходимо. Брызнул – и ты счастлив! Мамину захотелось, чтобы сейчас в кобуре, висящей справа, оказался флакон с такими духами. Он даже машинально хлопнул себя по правому бедру. И его обдало холодом.

Нет! Кобура с наганом были на месте. Плотная гимнастерка, брюки-галифе, ремни. Все на месте. В том-то и дело. В вихре размышлений, планировании и мечтах он позабыл об одном обстоятельстве.

Обнаружение документов, разумеется, было важной задачей. Но что он собирается делать по прибытии в гарнизон?! Он не Поярков! Не то, что не действующий офицер, а даже в армии не служил. За плечами четыре года института. Военизированного конечно, но… Как долго он сможет делать вид, что человек этого времени, что обладает знаниями и подготовкой, соответствующей командиру Красной Армии. Ответы выходили неутешительные. Не так уж и долго получится дурака валять. Не более суток, может быть. При первом же соприкосновении с личным составом станет понятно, что он ни в зуб ногой с уставом и правилами. Эх, Санчес, Санчес. Где ты?!

***

20 июня 1941 года, немецкая сторона в районе Коденя.

Сквозь узкое клеенчатое окошко санитарной палатки пробивалось солнце. Постепенно, небесное светило набирало силу, двигалось вдоль горизонта, и лучи перемещались по убранству палатки. Вот они упали на белый рифленый стол, покрытый белой материей, вот луч коснулся брезентового квадрата 0.5 на 0.5 м. с пришитыми матерчатыми отделами. В этих отделах заиграли переливами света медицинские инструменты: зажимы, скальпели, молоточки. Ненадолго задержавшись, луч продолжил путь и опустился на лицо мужчины средних лет, с коротко стриженными светлыми волосами. Голова мужчины лежала на подушке, а сам он растянулся на кушетке. Мужчина был укрыт до прозрачности белым покрывалом. Сквозь материю угадывался овальный жетон, лежавший на груди.

Около палатки с грохотом проехала гужевая повозка и возница что-то громко крикнул. От этого звука мужчина проснулся. Он приоткрыл глаза, огляделся.

В несколько мгновений он рассмотрел и палатку, и инструменты, ощупал кушетку. Сомнений не было, он в санитарной палатке. Пахло йодом, хлоркой и еще какими-то лекарствами. Голова ужасно болела.

– Как себя чувствуешь, Клю?

Мужчина повернул голову и увидел стоящего у его ног человека в пятнистом маскировочном халате, который был накинут на военный френч серо-зеленого цвета. Погоны под халатом не были видны, но френч был армии вермахта. Говорил человек на немецком.

– Ну, и напугал ты нас, Клюзенер. Какого дъявола ты полез на это гребаное дерево? У нас достаточно бойцов, специально обученных для наблюдения.

Того, кого назвали Клюзенером, молча пожал плечами.

– Клю, друг мой, не молчи. Ответь мне что-нибудь. Я тут битый час торчу. Ты хоть помнишь, что случилось?

Мужчина отрицательно мотнул головой.

– Тааак, – протянул гость. – И это в канун наступления. Плохи мои дела, дружище. Без твоей спецгруппы я не хотел бы столкнуться с этими дикими варварами.

Клюзенер не отреагировал, но по его лицо было понятно, что он мучительно соображал.

– Погоди-ка! – вдруг спохватился парень в маскхалате. – А меня-то ты помнишь?

Лежащий неопределенно кивнул.

– Друга своего, Рева, тоже не помнишь? Ты, в самом деле, пугаешь меня.

– Да, я помню тебя, Рев. Просто голова раскалывается, – вымолвил, наконец, болезный на чистом немецком.

– Ну, вот. Уже кое-что. Клю, братец, я знаю как тебе помочь, – прищурился Рев.

– Ооооп! – в ладони возник пакетик с белым порошком.

– Что это?

– Это то, что поднимет тебя на ноги. Чистейший продукт.

– Наркотик? Нет. Убери это! – резко сказал Клю и сбросил с себя покрывало.

– Не узнаю тебя, Клю. Когда ты отказывался от кокаина?

– Помоги лучше встать, – пробормотал Клю. В голове сильно шумело и тошнило.

– Ревершон фон Бох к вашим услугам господин лейтенант! – весело прокричал Рев.

Ревершон помог другу встать, и они вместе направились к фельдшеру. По дороге фон Бох рассказал своему другу лейтенанту Рудольфу Клюзенеру о том, как тот вчера вечером, перепроверяя донесения разведки, решил лично осмотреть береговую линию русских в полосе наступления их роты. Влез он высоко, метров на шесть. Но там ветка предательски подломилась и он упал. Упал и потерял сознание. На месте, как ни бился ротный санитар, в чувство его привести не смогли. Поэтому бойцы спецгруппы «Берта» срочно доставили командира в санчасть. Где он и пролежал без сознания до самого утра. Из рассказа Рева, Клюзенер, который ни черта не помнил, узнал, что он состоит в роте батальона «Бранденбург 800», что возглавляет спецгруппу «Берта», которая занимается диверсионными и противодиверсионными операциями и подчиняется напрямую какому-то спецу из Абвера. Завтра утром они должны захватить мост через Буг, и, что командир роты, лейтенант Шадер, придумал ловкую операцию, о которой он Руди пока не расскажет, поскольку выполнение поручено его группе.

В палатке у фельдшера лейтенант Клюзенер повторил слово в слово, услышанное от фон Боха, назвал сегодняшнее число двадцатое июня тысяча девятьсот сорок первого года, свое звание фамилию и имя. Только после такого форменного допроса врач разрешил Клюзенеру вернуться в расположение своей роты.

На самом деле, лейтенант по-прежнему терялся в догадках. Да, теперь он знает, как его зовут. Но имя это никак не отзывалось в его сердце, будто было чужим. Дату он тоже не вспомнил, а подглядел на настольном календаре у фельдшера. Дата, откровенно говоря, смутила лейтенанта, но он не подал вида. Была еще одна загадка, напрочь перечеркивающая действительность. Но о ней лейтенант не признался бы сейчас даже под пытками.