Евгений Моисеев - Нашу память не выжечь!

Красный треугольник – знак политзаключенных. R – означает «русский»

Затем направили в блок (барак) № 2 к Вацеку Козловскому, известному своей жестокостью. Было ему лет сорок. Седой и лысый, коренастый, широкий в плечах, глазки маленькие, без ресниц и бровей, лицо крупное и круглое. Он постоянно кричал, ругался, был похож на дикого зверя, физически очень сильный, одним ударом сбивал узника с ног, бил сапогами, толстой палкой, которая всегда была при нем. Излюбленное занятие Козловского – сбить жертву с ног, встать ей на грудь и приплясывать. Он заставлял несчастных людей ложиться в грязь и бегал по распластанным телам, бил их палками.

В каменоломне он заставлял таскать камни до тех пор, пока узники не надрывались. И камни эти нужны были ему не для строительства, а только для того, чтобы уморить как можно больше людей. Тех, кто не хотел достаточно быстро умирать, он калечил и избивал до самой смерти. Иногда просто проламывал череп камнем или железной палкой. Именно таким способом он убил в каменоломне собственного брата.

Однажды он с силой ударил меня через плечо за то, что я нарушил форму – надел пояс и затянул его сверху жакета (маринарки), чтобы было теплее. Было очень больно. Синяк на спине долго не сходил. В бараке были две комнаты (штубы) с нарами, где спали узники с блохами и вшами, комната, где складывали одежду перед сном (тагишрам), умывальная комната (вашраум). Здесь лежали голые умершие узники, на груди которых химическим карандашом были написаны номера. Отсюда ежедневно их увозила к крематорию на больших телегах специальная команда заключенных. Другие телеги загружались умершими узниками из других бараков, и их также везли к крематорию. Тела не успевали сжигать. Поэтому узников сжигали дополнительно в огромной вырытой яме с горючим.

В конце старого лагеря, недалеко от крематория, действовала газовая камера на сто узников. Их душили газом. За лагерем, возле крематория, стояла виселица.

Концлагеря были закрытого типа, живыми оттуда никто не выходил. Их окрестили как лагеря уничтожения (vernichtungslages). По строгости своего режима они были разбиты на три категории. Штуттгоф относился ко второй категории (заключенные в нем «не подлежали перевоспитанию»). О Штуттгофе можно сказать, как о дантовом аде: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Здесь царил один закон: никто в мире не должен знать, что творится за колючей проволокой. Избави бог! Эсэсовцы могли расстрелять узника, повесить, убить, бросить на растерзание собакам, избить, обобрать и т. д. Заключенный был вне закона. Он не имел никаких прав. Никакая юстиция его не защищала, хотя он и был занесен в инвентарную книгу.

Строительство лагеря было начато в августе 1939 года, а уже 2 сентября здесь появилось полторы тысячи узников. К 1941 году лагерь имел пятнадцать деревянных бараков разного назначения. Он находился на побережье Балтийского моря, между Гданьском и дельтой Вислы, в треугольнике, со всех сторон окруженном водой, что практически исключало возможности побега заключенных.

Эту местность люди, жившие здесь испокон веков, называли лесом Богов. Вот как описывает его бывший узник концлагеря Штуттгоф, литовский писатель, активный участник антифашистского Сопротивления, отказавшийся воевать в рядах немецкой армии, Балис Сруога в книге «Лес Богов»:

«Сей достославный уголок приютился на побережье Балтийского моря, в сорока пяти километрах к востоку от Гданьска. До 1939 года здесь было захолустье. Невдалеке хирел крохотный городишко Штуттгоф, почти деревня, каких в Германии были тысячи…

Лес Богов – так испокон веков называли ее люди. В нем жили боги. Не обычные боги. Не германского колена. Не Вотан, не Тор. Жили здесь потомки литовских богов.

В 1939 году Лес Богов неожиданно проснулся, ожил, зашевелился, будто вернулись его стародавние владыки… Но нет, не боги вернулись… Лес заселили люди, весьма похожие на чертей.

Кончилась польско-немецкая война. Самоуправление Гданьска решило устроить в Лесу Богов концентрационный лагерь для обращения непокорных поляков на путь праведный.

Как и во всех концлагерях, так и здесь, в Лесу Богов, царил один закон: никто в мире не должен был знать, что творится за колючей проволокой. В самом деле, не оберешься хлопот и неприятностей, если поползут слухи о жизни заключенных. Неровен час отыщется один-другой неблагодарный, поднимет шум и, чего доброго, обзовет радушных тюремщиков варварами. Избави бог! Не лучше ли осуществлять великодушные лагерные мероприятия втихомолку. Сторонний глаз и чужое ухо могут причинить непоправимый ущерб наемной пропаганде, превозносящей культуру и творческие достижения блюстителей порядка.

Лес Богов был далек от посторонних ушей и взглядов. Окрестных жителей было мало, да и те ревниво почитали новоявленных идолов. И, наконец, самое главное, географическое расположение лагеря было таково, что о побеге из уютного убежища, обнесенного колючей проволокой, нечего было и мечтать. С одной стороны – неусыпно охраняемое, особенно в годы войны, Балтийское море, с другой – знаменитый залив, с третьей – устье Вислы со всеми его рукавами, каналами и ручейками, с четвертой – узкий полуостров, отделяющий море от залива. Беглец, вырвавшийся из Леса Богов, куда бы он ни бросился, неизбежно утонул бы или попал в объятия полиции.

Осенью 1939 года сюда прибыли новоселы: отряд молодчиков гитлеровской СС и несколько сот оборванных полосатых нищих, в большинстве поляков из Гданьской области, обреченных на смерть. В лесу, примерно на полметра выше уровня моря, выросли первые жалкие палатки. Они официально положили начало концентрационному лагерю.

Смертники рубили лес, корчевали пни, осушали топь, утрамбовывали землю, взрывали горы, возили камень и песок, собирали бараки, возводили огромные каменные хоромы для комендатуры и администрации. Лагерь был задуман грандиозный, способный вместить более ста тысяч узников. Однако постройка его даже в 1945 году далеко еще не была закончена».

Среди лагерей уничтожения, таких, как Дахау, Майданек, Маутхаузен, Штуттгоф был не самый большой. Он был рассчитан на три-четыре тысячи узников. Однако уже к осени 1942 года здесь было около восемнадцати тысяч человек. Все новые и новые транспорты прибывали, а лагерь не расширялся. В нем по-прежнему было три барака для мужчин, один для женщин, и так называемый ревир (лазарет). Проблема «перенаселенности» решалась просто: обессилевших уничтожали.

С самого начала существования лагеря больше всего сюда привозили поляков. Они первые испытали на себе все ужасы палачей. Измученные изнурительным трудом, истощенные, люди не выдерживали и погибали, бежали на охрану, стоявшую на вышке с автоматами, чтобы их застрелили, прекратили страшные мучения. Охранники кричали: «Хальт!» (Стой!), узник продолжал бежать. Очередь из автомата – и узник падает. И такое повторялось каждый день по нескольку раз.