Евгений Моисеев - Нашу память не выжечь!

Переписывались, общались на встречах узников, бывали в гостях друг у друга. К концу лета Александра и Юрия перевели на новое место работы, в абладенкоманду, которая выполняла погрузочно-разгрузочные работы и перевозила на больших повозках тоннами брюкву, картофель. Благодаря Александру и Юрию и нам, ребятам, иногда перепадала брюква и картошка. К тому времени мы уже жили в одном бараке.

Повседневные болезни, изнурительный труд, голод, холод, постоянные избиения и издевательства над пленными приносили свои плоды. С уверенностью можно сказать, что нет таких болезней, которыми бы не болели узники в этом страшном зверском логове. Поскольку лагерь был расположен в заболоченной местности, окружен торфяниками со злокачественным химическим составом воды, то, естественно, пить такую воду, да еще сырую, нельзя, а кипяченую взять было негде. Для постоянно голодающих заключенных это означало смерть.

Почти у всех были различные гнойные опухоли (флегмоны) на ногах и теле. Ревир (лазарет) представлял собой жалкую картину, лекарства отсутствовали, узников не лечили, а стремились только уничтожить. Несмотря на это, ревир был постоянно переполнен. На нарах в кучах тряпья, смердящих лохмотьях лежали люди-призраки. Трупы из такого лазарета не успевали выносить. Гнойная флегмона – это такое воспаление, при котором возникает опухоль и гной. Когда с больного снимали бинты (в Штуттгофе они были бумажными), струя гноя тут же заливала пол. Вонь стояла невыносимая. Мне также пришлось сильно страдать и мучиться от ран-флегмон.

Медицинский работник пан Червинский увидел обе мои ноги в ранах. Днем в бараке № 2, осмотрев меня, он срезал ножом огромную темную опухоль. Было страшно больно, но я терпел. Засыпал чем-то, перевязал бумажными бинтами. Мне стало легче, и постепенно раны стали заживать.

В книге «Исторический информатор. Штуттгоф» Т. Скутника говорится: «Самый большой урожай среди заключенных смерть собирала во время эпидемии тифа. Эпидемии тифа в Штуттгофе вспыхивали несколько раз: в 1942 году, весной 1943 года и самая тяжелая – в конце лета 1944 года. Медицинская служба перед этими заболеваниями и десятками других была фактически бессильна, разумеется, если не хотела помочь заключенным выздороветь».

Весной 1943 года заболел тифом и я. Поместили в ревир. Сильный жар. Бред. Состояние очень тяжелое. Хочется пить. В бреду, как во сне, вижу своего соседа по родному дому, протягиваю ему свою пайку хлеба, прошу дать за нее воды. Падаю с верхних нар, перед глазами солдаты Красной армии. Я пытаюсь бежать навстречу им, натыкаюсь на дверь. Меня поднимают узники, которые не успевают выносить трупы, кладут на нижние нары возле двери. Мимо меня на носилках вынесли Володю Сафонова – ростовчанина, с которым мы вместе бежали из лагеря Капен.

Не помню, сколько прошло времени. К открытым дверям подошли немцы в белых халатах. Войти боятся, разглядывают. Один из них обратился ко мне: «Ты кто?». Едва шевеля губами, ответил: «Я русский». Он быстро положил мне на губы таблетку и вышел. Это был представитель администрации. Тот самый немец в штатском, который нас, четверых ростовчан, перевел с тяжелой погрузочной работы в вальдкоманде (лесная команда) на другую работу. Я его узнал. В лагере он кое в чем помогал русским.

Позже мне удалось выяснить, что этот немец когда-то до войны жил в Ленинграде. С трудом я проглотил таблетку. Через какое-то время жар чуть спал. В этот момент через открытую дверь я увидел врача-узника. Он был русским, из советских военнопленных. Звали его Федор Сопрунов. Мы познакомились и были близкими друзьями до конца его жизни. Об этом человеке я считаю своим долгом рассказать подробнее в главе «Братство победивших смерть».

В 1941 году в Штуттгоф стали прибывать женщины-заключенные. Все, кроме евреек, жили в женском блоке Старого лагеря, сохранившемся до сегодняшнего дня. Через этот блок прошло около тысячи женщин. Среди узниц было много военнопленных. На них заводилась особая картотека, отдельно учитывали летчиц, парашютисток, радисток, военных медработников.

Особенно не терпели эсэсовцы русских летчиц. Они старались их как можно скорее уничтожить. И, конечно же, все делалось без всяких судебных церемоний. Их, как правило, уничтожали в майеровской кабине или в газовой камере, отправляли на виселицу, иногда делали смертельную инъекцию. Советские женщины-заключенные обращали на себя внимание своим моральным обликом, достоинством поведения, солидарностью и отвагой. Нередко они совершали поистине бесстрашные, героические поступки.

Даже сейчас, по истечении стольких лет, я не могу забыть день, когда я стал невольным свидетелем события, о котором долго рассказывали в лагере. Это было в конце июня 1943 года. Как обычно, после утреннего аппеля мы отправились на работу в столярную мастерскую. Каждый заключенный получил от мастера конкретное задание. Мне и Николаю Попову он велел выгрести из столярки стружки, опилки и щепки. Вооружившись метлами и лопатами, мы приступили к работе. В конце мастерской была широкая дверь, через которую можно выйти на территорию за пределы лагеря. Открывать ее имел право только мастер, когда необходимо было выбросить отходы от столярных работ. Их мы собирали в большие ящики и высыпали недалеко от мастерской в кучу. Отсюда хорошо были видны крематорий, газовая камера и виселица.

В тот день стояла теплая, ясная и солнечная погода. Совсем близко лес. Тишина. И только крематорий черным столбом дыма разносил смрадный пепел по лагерю и напоминал о смерти и о нашем бесправном, униженном положении в этом зверином логове. Мы закончили работу. Уже собрались возвращаться в мастерскую, как вдруг стали очевидцами зрелища, которое невозможно вычеркнуть из памяти до конца жизни. Со стороны леса, недалеко от железной дороги, мы увидели процессию, которая заставила нас остановиться. Ноги не хотели идти. Дрожь прошла по всему моему телу.

Группа женщин из семи человек в окружении эсэсовцев с автоматами двигалась в сторону крематория и виселицы. Мы сразу поняли, что их ведут на казнь. Одеты они были не в форму узников. На них были военные гимнастерки. Мы сразу сообразили, что этих женщин доставили в Штуттгоф из лагеря для военнопленных. Кто они? Летчицы, военные медработники или радистки? Мы этого не знали. Только определили, что все они были очень молоды. Нетрудно представить, что наши девушки перенесли, прежде чем их доставили в концлагерь: издевательства, пытки, все те ужасы, которые гитлеровские палачи устраивали для военнопленных. Но, несмотря ни на что, советские женщины шли навстречу своей смерти, выпрямившись во весь рост, с гордо поднятой головой.