Гельмут Липферт - Дневник гауптмана люфтваффе

Мы медленно приближались к ним, все еще находясь ниже Ил-2, но тем не менее они к этому моменту, должно быть, заметили нас. Я мог четко видеть ведущего русских, осматривавшегося вокруг. Обер-фенрих Штейне, державшийся немного сзади, доложил, что позади нас все чисто. Ну что же, вперед!

Я набирал высоту, находясь сзади замыкавшего Ил-2. Я не хотел стрелять снизу, потому что несколькими днями раньше в подобной ситуации у Дюттмана были проблемы. Его противник сбросил большое количество объектов размером с кулак, и Дюттман пролетел сквозь них. Оказалось, что это были авиамины, и одна из них сильно повредила «сто девятый» лейтенанта.

Поэтому я набирал высоту и одновременно стрелял. Дистанция, возможно, была от 30 до 50 метров. Я не мог промахнуться и видел, как снаряды из моей новой пушки попадали в цель. До этого я никогда не видел, чтобы подобное происшедшему случилось с Ил-2.

Этот тяжелобронированный бомбардировщик, который мы называли «бомбардировщиком из цемента», разлетелся в воздухе на части. Это произошло настолько быстро, что у меня не было времени уйти в сторону. Сначала назад ко мне полетело множество маленьких обломков, а потом четыре больших куска, вероятно, двигатель, крылья и хвост. Самая тяжелая часть — двигатель — прошла ниже меня, в то время как крылья и другие части силой взрыва унесло вверх и они пролетели прямо над моей кабиной. Какие-то горящие куски ударили в мой фюзеляж и крылья и ужасно помяли машину. Но мне повезло. Несколько секунд я летел сквозь ливень из обломков. Это могло стать концом для меня, я однажды видел, как мой ведомый погиб подобным образом. Это случилось с фельдфебелем Глейсснером около Кабардинки на Кавказе.

Штейне все еще был позади меня, а русские истребители — достаточно далеко, так что я начал вторую атаку. Так как моя скорость была почти такой же, что и у штурмовиков, я не хотел отворачивать и снова разворачиваться. Я ушел влево вверх и выполнил бочку так, чтобы завершить ее прямо позади ближайшего Ил-2. Снова выровнявшись, я начал стрелять, игнорируя интенсивный заградительный огонь противника. Сначала я увидел вспышки попаданий пулеметных пуль, а затем в цель ударили 30-мм снаряды.

Задняя треть фюзеляжа Ил-2 сразу же оторвалась. На сей раз я был готов к этому и немедленно ушел влево вверх, чтобы обломки прошли ниже меня. Тем временем атаку начал Штейне. Его самолет тоже был оснащен 30-мм пушкой, и, сев на хвост третьему Ил-2, он стрелял до тех пор, пока тот не загорелся и не начал снижаться [127]. Русский пилот, очевидно, собирался совершить вынужденную посадку. Я же в это время прикрывал хвост Штейне. Мы кружились над русским, пока тот не разбился. Затем мы поздравили друг друга и направились домой. Эти две победы были одержаны практически за минуту. На это я израсходовал лишь 10 пушечных снарядов и 35 пулеметных патронов. Однако моя машина нуждалась в ремонте, поскольку обломки первого Ил-2 причинили ей гораздо больше повреждений, чем мне показалось на первый взгляд. Во время инструктажа вечером 27 октября командир группы сообщил нам, что следующим утром мы должны будем нанести штурмовой удар по аэродрому в Дебрецене. Такие атаки русских аэродромов всегда были опасным делом, и мы, вероятно, можем понести ощутимые потери прежде, чем все закончится. Аэродром находился более чем в 150 километрах от линии фронта. Попадание в радиатор или маслобак означало верную посадку на русской территории. В этом отношении Bf-109 был более уязвим, чем любой другой самолет.

Тем вечером собрались майор Баркхорн, гауптман Штурм, гауптман Хартман, лейтенант Дюттман, лейтенант Эвальд и я, а также много хороших командиров звеньев и ведущих пар. В общей сложности мы одержали больше 900 побед. Мы начали с того, что отпраздновали нашу возможную кончину. Кто мог сказать, что он вернется назад?

Ранним утром я разбудил свою эскадрилью, а затем вместе со Штейне пошел к самолетам. Начало дня было унылым и дождливым, но это была идеальная погода для штурмовой атаки. Скоро мы взлетели и в боевом порядке направились на юго-восток. Мы пролетели по широкой дуге на юг и подошли к аэродрому с востока. Мы держались прямо под нижним краем сплошной облачности на 2500 метрах, летя то в облаках, то вне их. Никто не произносил ни слова. Когда вдали из тумана показался Дебрецен, Баркхорн скомандовал: «Сомкнуться, всем держать плотный боевой порядок, мы атакуем!» Недалеко от аэродрома прямо перед нашим носом пролетел русский связной самолет. Однако мы не могли и не хотели беспокоиться о нем и продолжали лететь к цели на высокой скорости. Я мог представить потрясенные лица русских. Они не имели никаких шансов, чтобы забраться в свои самолеты и запустить двигатели, потому что мы появились над ними прежде, чем они поняли это. Мы снизились еще больше. Я не выравнивал самолет, пока не оказался в пяти метрах над землей и поймал свою цель, Як, в прицел. Я открыл огонь с дистанции приблизительно 100 метров. Вспышки попаданий заискрились по фюзеляжу вражеского самолета, а затем я проскочил мимо него. Короткого взгляда было достаточно, чтобы увидеть, что Як горит. Затем я повернул к другой стороне аэродрома, где были ангары. Ко мне потянулись трассеры, но я смог попасть еще в один истребитель и в ангар. В следующий момент летное поле осталось позади меня. Я держался на малой высоте, чтобы избежать зенитного огня. Эскадрилья в течение минуты набрала высоту и развернулась. Мчась под кромкой облаков, мы вернулись к аэродрому. Зенитная артиллерия оказала нам горячий прием. Тем не менее мы во второй раз снизились и освободились от своих «поздравлений». К счастью, ни один из русских истребителей не поднялся с земли; у нас было недостаточно топлива, чтобы ввязываться в воздушный бой, поэтому мы повернули назад к своему аэродрому. С почтительного расстояния я посчитал горящие внизу машины — приблизительно двенадцать. Затем ведомый и я отправились домой. Несколько самолетов получили попадания, но чудесным образом не понесли никаких потерь.

В тот же день в 11.25 я взлетел со звеном и Штейне в качестве моего ведомого. Эвальд был ведущим второй пары. Мы барражировали около линии фронта, но русские, очевидно, не имели никакого стремления летать, несмотря на установившуюся благоприятную погоду. Наше топливо начало подходить к концу, и, разочарованные, мы развернулись домой. Я был приблизительно в 20 километрах от аэродрома, когда Эвальд начал докладывать о том, что собирается приземлиться. Но он еще не успел закончить свое сообщение, когда с наземного пункта управления прозвучало: «Gartenzaun вызывает шесть-один, один „мебельный вагон“ и два „индейца“ над аэродромом, Hanni 1000. Если можете, перехватите и сбейте этих парней, они обнаружили наш аэродром».