Гельмут Пабст - Дневник немецкого солдата. Военные будни на Восточном фронте. 1941 – 1943

Дом лесника стоял на маленькой просеке. Ветер дул через открытые двери и выбитые окна. Ракитник кивал из-за забора – последний отголосок жилья. Когда-то некоторые поля вклинивались в окружающие леса, но они давно заросли травой. Заборы завалились. Клопы в большой комнате давно подохли от голода и высохли в щелях коричневой крыши. Моя нога провалилась в сгнившем, покрытом мхом полу порога. Однако было кое-что, что можно было там взять: крепкие доски от пола амбара, доски фасада чердака, двери и скамьи. Ради этого стоило отправлять подводу.

Самолеты опять были над нами всю ночь. Бомбили Б. К утру пошел дождь. С ним пришел холодный, ненастный день. Дождь – не подарок, если стоишь в лагере. Мы притащили из деревни крышу и закрепили ее между деревьев. Даже пара поползней, свившая гнездо поблизости, не так оживленно порхала с дерева на дерево, и их пересвист слабо доносился до нас сквозь дождь. Лишь однажды солнце отразилось на каплях дождя, висевших на ветках, а потом дым костров был голубым и прозрачным. Нам было холодно.

Вечером самолет свалился с неба, по крутой кривой, все быстрее и быстрее со страшным пламенем и жутким ревом моторов. Представление внезапно прекратилось. Шум резко оборвался, и было красное зарево. Ночной истребитель пел свою серебряную песню над темным лесом. Но при этом они появились над нами вновь позднее, и земля дрожала час за часом.

22 августа 1943 года. Вчерашняя ночь, когда мокрая крыша палатки блестела в молочном свете, когда в темноте после дождя едва можно было различить человека напротив и ничего не было слышно, кроме голоса из репродуктора, гремящего над ухом, я почувствовал на некоторое время, будто я вышел из себя и был совершенно один.

В своей усталости я чувствовал, что мною овладела меланхолия, которая охватывает нас, когда мы видим приближение неизбежного. Потеряв всякую надежду, я ощущал, что во мне остается та последняя твердость, подобная стальному стержню энергии, который я считаю одним из величайших даров человека.

Позднее самолет сделал круг над нашими головами, принося с собой что-то новое в области пропаганды. К нашему великому изумлению, он потчевал нас музыкой и речью. Музыка была невыносима, слова невнятны. Но чужая интонация и несдерживаемая ненависть в словах были очевидны. Казалось даже естественным, что самолет в финале откроет огонь из пулеметов; это возвращает ситуацию на фундамент ясных и честных отношений.

В 7.00 восемьдесят вражеских бомбардировщиков пролетали над нами в направлении Б. Они появлялись на фоне утреннего неба, эскадрилья за эскадрильей, в четком построении. Это было впечатляющее зрелище, и мы замерли в ожидании. Мы не были разочарованы.

В 7.15 с наблюдательного пункта сообщили, что шесть из них стреляют уже в течение девяноста секунд. Рев моторов и трескотня пулеметов продолжались почти час. У нас больше не было времени их слушать. Но впоследствии сорок пять неприятельских машин оказались на земле. В восемь часов наблюдатели 11-й батареи подверглись интенсивному обстрелу тяжелой артиллерии, выпустившей двадцать снарядов, которые накрыли блокгауз у железной дороги. Два из них попали в наблюдательную башню. Эффект был почти нулевым. Наблюдение продолжалось. Во второй половины дня на 10-й батарее один человек был убит шальным снарядом. Шум боя особенно громок на нашем левом фланге. Легкая батарея была снята с этого рубежа и направлена на правый, потому что мы ожидаем мощной атаки на юге Следуем докладам корректировщиков, как температурному графику. Вечером мы перебрались в новый блиндаж и впервые за несколько недель могли снять одежду.

Когда наши лошади вернулись прошлой ночью с пастбища, с ними пришла черная корова. Она была доверчива и ласкова, и мы ее очень холили. Когда я в сумерках пошел в конюшню, наши возницы находились в засаде. Я некоторое время стоял, прислонившись к дереву, мой взгляд блуждал по их лицам. Они все повернулись в мою сторону, и дьявольское искушение повисло над нами. Я предоставил им свободу действий, и они незамедлительно приступили к работе.

Скоро корова висела на перекрещенных бревнах далеко в подлеске. Мы тогда не знали, что она принадлежала 3-й батарее. Но мы узнали об этом в ту ночь, потому что появились команды поисковиков. Прочесали наш лагерь вдоль и поперек, а сегодня они вооруженные прискакали на лошадях и с собаками. Они стояли у полевой кухни, настороженные и подозрительные. Сидели там до вечера с усталыми глазами и изможденными лицами. Но к тому времени они уже уверились в пашей честности, несмотря на то что лейтенант Р. говорил им: «Посмотрите хорошенько вокруг старого штаба моей батареи – они в этом деле мастера!»

Но они не могли с нами сравниться. Когда с подозрениями прибыл фельдфебель, я выстроил возниц и сказал им, что каждый, кто увидит корову, принадлежащую 3-й батарее, должен ее поймать и известить об этом ее личный состав, как положено друзьям. Это было последней каплей, и возницы думали, что их хватит удар. Это была живописная картина. Когда я дал команду разойтись, они стремглав бросились прочь, в поисках укромного местечка, чтобы выплеснуть сдерживаемый смех. Ну что мы были за паршивцы! Но зато у нас был вермишелевый суп, в котором на поверхности плавал чудесный желтый жир.

Вчера прибыл посыльный от лейтенанта Р., просившего у нас пару кружек молока. Мы были рады поделиться с ним во имя старой дружбы. Этим утром он прибыл, и мы пригласили его на обед. У нас как раз был очень хороший гуляш, и в большом количестве. Ближе к вечеру мы пили с ним кофе. Он был обаятельным. А мы пришли к заключению, что мы низкие, черные души, подлость которых беспредельна. Мы обещали угощать его молоком, когда только он пожелает, но не могли открыться в своем преступлении.

Мы опять ехали к дому лесника. Моя сильная лошадь неслась как дьявол. Ветви, задевавшие наши лица, отяжелели от блестящих капель дождя. Под йогами лежали первые красные листья. Трава была желтой, а поля приобрели серый оттенок. Вот и это лето близится к концу.

Неделю назад мы начали строить оборонительную артиллерийскую позицию, обустроенную как вторая запасная. Тем временем нас посетил кое-кто из начальства. Офицер снабжения нарисовал очень мрачную картину сложившейся ситуации со снабжением на предстоящую зиму. Но она была таковой уже так много лет, что не могла нас больше расстроить. В заключение он сказал, что предполагается послать в тыл еще одну команду за сеном, с тем чтобы мы, по крайней мере, могли сохранить немного сырого фуража. Мы поклялись это делать. На предыдущей позиции мы собрали горы сырого фуража. Неделю за неделей усталые команды собирали в стога сено на днепровских лугах. Эта работа отвлекает не только команды снабжения, но и работоспособных солдат из действующих частей.