Аида Ланцман - Под солнцем Виргинии

Его клонило в сон после съеденного мясного рулета и лукового супа, который изумительно готовила Ви. После долгой дороги и долгих разговоров, и напряжения, которое повисло над столом, когда дед заговорил о виноградной лозе, все почувствовали себя утомленными. Виноградник медленно погибает, потому что Ноа в одиночку не справляется с объемом работы, говорил дед, а у него самого колени болят. При этом он многозначительно посмотрел на отца и сказал, что было бы неплохо, если бы тот сподобился помочь подвязать виноград, и тогда отец сказал, что не сможет остаться надолго, потому что в Нью-Йорке у него много незавершенных дел. Финансовое положение Розенфилдов значительно ухудшилось со времен Гражданской войны – нанять рабочих дед не мог, но и сыну этого сделать не позволял. «Из принципа», – говорил Аарон.

Натаниэль зевнул, обнаружив, что поймал себя на мысли, как было бы здорово, если бы он уснул прямо здесь, а отец, как раньше, взял бы его на руки и донес до кровати.

–– Что-то ты совсем раззевался, приятель, – Аарон потрепал сына по волосам, а тот пожал плечами.

–– Я подготовила для тебя комнату, Натаниэль, – улыбнулась бабушка. – Виола застелила кровать новым постельным бельем.

–– Спасибо, мисс Ви, – Нейт встал из-за стола, поцеловал ее в щеку, а затем всех остальных по очереди, пожелал им спокойной ночи и устало поплелся в сторону лестницы.

–– Не забудь принять душ, милый, – напомнила мама.

Темный паркет, начищенный до блеска, местами пора было ремонтировать, потому что кое-где он облупился, и доски, уложенные причудливым рисунком, совсем прохудились от времени. Даже не специалист мог при взгляде на паркет запросто понять, что не одно поколение Розенфилдов родилось, прожило свой век и гордо встретило старость и смерть в этих стенах.

Нейт поднялся по лестнице, скользя ладонью по гладким, затертым временем деревянным перилам и, свернув налево, очутился в своей комнате. Раньше она принадлежала его отцу, а еще раньше деду. Она была довольно просторной, со светлыми стенами и с темными панелями из дуба. На кровати лежал такой мягкий матрас, казалось, что лежишь на вате. Платяной шкаф в углу и письменный стол у западной стены, с грудой книг на нем. Дверь в ванную, которая не закрывалась на защелку, сколько Нейт себя помнил, тоже была сделана из светлого дерева. В комнате, конечно, было огромное окно с балконной дверью, откуда был выход на веранду, опоясывающую усадьбу. Нейт думал, что и его отец, и, возможно, когда-то дед, насчёт последнего мальчик был не уверен, как и он сам, плющили носы о стекла этого окна, глядя на приусадебный участок, на сад, полный фруктовых деревьев и на колючие розовые кусты, пестрящие красными бутонами. А еще они кругами носились по веранде и засыпали под стрекот цикад, ночные перешептывания птиц и шум молодой листвы. А вечерами, когда становилось влажно, сыро и холодно, обычно ближе к осени, сидели на широком белом подоконнике и выводили пальцами узоры на запотевшем окне.

Мальчик принял душ, как настаивала мама, и почистил зубы. Когда он дошел до кровати, на ходу надевая голубую хлопковую пижаму в белую и желтую полоску, не чувствуя ног от усталости, то повалился на постель прямо поверх одеяла и почти мгновенно уснул. Ему снилось невероятной синевы небо и песчаные буераки.

И если лето – это время убегать из дома навстречу несбыточным мечтам, то осень – время возвращаться.

А. Квонтион

Сплетенный из льняной пряжи гамак лениво покачивался на ветру. Нейт лежал в нем, согнув ноги в коленях и прикрыв глаза, изнывая от скуки и жары. Он держал в руках раскрытую книгу, но строчки расплывались по старой, пожелтевшей бумаге.

–– Натаниэль, милый, может, зайдешь в дом? – к мальчику подошла его мать, погладила прохладной ладонью по лбу, смахнув испарину, и убрала налипшие волосы с лица. – Я принесла тебе лимонад, а Виола готовит апельсиновый лед.

Мальчишка сощурился от солнца и взглянул на мать. Она села рядом с ним и мягко прислонилась к его ногам. В ее руке был запотевший стакан с цитрусовым лимонадом. По стенкам стакана стекали капельки воды, и в них отражалось жаркое полуденное солнце. Внутри позвякивали кубики льда, плавали дольки лимона и листочки мяты. Нейт взял стакан из рук мамы и улыбнулся ей. Он всегда удивлялся поразительной способности матери чувствовать его малейшие желания. Чуть позже она скажет, что это и называется «быть родителем».

–– Спасибо, – мальчик закрыл книгу и положил ее на ротанговое кресло. К книгам он всегда относился бережно. На этот раз в его руках был «Хоббит, или туда и обратно» Толкина. История приключений Бильбо Беггинса.

–– Ты совсем заскучал здесь, да, малыш? – Джен взяла вчерашнюю газету со стола и помахала ею перед лицом. Воздух, на пару градусов выше температуры тела, был настолько густым, влажным и жарким, что казалось: она машет газетой под водой. – Дед починил твой велосипед. Ты можешь съездить к пруду и порисовать там. Если хочешь.

–– Серьезно? – мальчишка оживился, потому что раньше Джен всегда сопровождала его на велопрогулке: ненавязчиво ехала позади. Вовсе не потому, что не могла крутить педали так же быстро, как он сам, а потому, что, думал Нейт, мама хотела дать ему немного свободы, пусть и призрачной. – А ты со мной не поедешь?

–– Ты уже достаточно хорошо знаешь эти места, Нейт. Будь дома к ужину, милый. Не забывай посматривать на время. – Нейт кинул быстрый взгляд на дорогие часы, которые ему подарил на прошлый день рождения деловой партнер отца, и кивнул. Джен поцеловала сына в лоб и ушла в дом. Звук ее шагов был отчетливо слышен, потому что Джен носила атласные домашние туфли на каблуках. Нейт видел такие туфли в глянцевом журнале, когда сидел с мамой в приемной у стоматолога. И однажды на витрине универмага на Манхеттене. А еще, ее шаги были слышны, потому что рассохшийся пол на веранде тонко скрипел, намекая, что не помешало бы что-то с этим сделать.

Когда мама скрылась в доме, из распахнутых окон послышался ее смех и голос отца, а потом зазвучала «Жизнь в розовом цвете» Эдит Пиаф.

Нейт залпом выпил лимонад, вскочил с гамака, повесил этюдник с масляными красками на плечо, и ринулся в гараж, где стоял его починенный велосипед.

В гараже не было нужды, никто не пользовался им по назначению уже очень давно. Машину дед парковал у ворот – никому бы здесь не пришло в голову воровать у Сэмюэла Розенфилда. Дед был старым человеком, его уважали в округе, да и во всем мире (казалось иногда Нейту). Изредка дед возился в гараже, перебирая движок старичка – трактора, но, в основном, там хранили всякий хлам. Мама говорила, что Нейт еще слишком мал, чтобы понять, почему дед так трепетно относится к старым вещам. Но Нейт понимал. Он думал, что, возможно, эти вещи очень дороги деду или, может быть, они напоминают ему о том, как он был молод лет пятьдесят назад, когда купил эту вешалку для верхней одежды и шляп.