Камиль Гремио - Расчеловечивание

– Ну, вы красавцы! А надёжно стоят-то?

– Обижаешь, всё по высшему разряду. Вот сюда вешаем сумки с БК, – он любовно водил рукой, показывая свою работу, – здесь – запчасти, наборы для чистки, всякие разные патроны и прочая мелочёвка, а здесь у меня чайник. Хочешь, кстати, чаю?

– Нет, дружище, спасибо, конечно, но я спать.

Всё вокруг меня казалось неясным, будто я смотрел сквозь мутное стекло, замазанное бежевой зыбкой тишиной, впитывающей эхо. Два ноутбука, серых, тихо мерцают DOS'om. У одного из них не работает клавиатура, что и явилось причиной покупки второго. Следующий кадр – кукла стоит на улице. Небольшая, сантиметров тридцать. Мужского пола. Кудрявый, светловолосый, мерзкий. И я понимаю: надо быстро его убить. Как угодно, любой ценой, любым способом. Я хватаю его и несу показать другим солдатам. И не то чтобы мне не верят. Верят. Но не так, как мне нужно, чтобы поверили. Один из них стреляет ему в голову из автомата. Кукла отлетает куда-то в кусты. И вроде бы всё в порядке, но страх уже перебрался в меня. Я точно знаю, что ничего не кончено. Играю с солдатами в футбол. Стою на воротах, и у меня получается хорошо. Потом темнота. Я снова в комнате, где те же серые ноутбуки. Пью вино, только не с солдатами, а с поэтами из своего города. Они говорят со мной. Я отвечаю им. Смеёмся. Среди них – Руст и Макс. Комната заполнена густым табачным дымом. Пахнет только что купленным планшетным компьютером. Одинокая камера видеонаблюдения в углу, под потолком, мигает бесчувственным красным глазом и ведёт запись. Беру оружие и выхожу за дверь. С кем-то из солдат мы идём по кварталу моего нового родного города. Я знаю солдата. Он тоже был в УВД. Кажется, его называют Белый. Светит солнце. Мы заворачиваем за угол одного из домов, и на балконах девятиэтажки я вижу высохшие трупы людей. Они висят на бельевых верёвках в измученных позах, скрючившись и ссохшись до состояния, которого можно достичь, если разлагаться целую осень. Они похожи на тряпки. Кто-то падает и сухим ударом, встречает асфальт с островками густой травы. Стукается о планету телом, в котором нет соков. Человеческий дождь редко, но ясно капает с дома. Хлуп, шлёп, пух, шлёп, туф, туф, туф. Мы понимаем, что это, наверное, солнце придумало какую-то новую радиацию и прыгаем в тень, под защиту стены. Прямо перед нами стоит пожилой мужчина. Худой, высохший, но живой. В сером костюме и с бородой. На солнце. Вот он начинает ссыхаться прямо у меня на глазах. Приходит мысль, что это не солнце. Или что оно берёт только пожилых. Рядом стоит темнокожая девочка лет шестнадцати. Я не хочу её защищать, но ей и не нужно – с ней ничего не случится.

– Тебе не поверят, потому, что Нарофт Зельт – это город только для одного человека, – говорит мне Белый.

– Что? – я смотрю на него и не понимаю, что он несёт.

– Я – сумма всех вас, поэтому я такой, какой я есть.

Белый пропал. Он, словно бы, растворился в пространстве, превращаясь в белый шум, как в телевизоре.

Помехи рассеялись.

Вижу, как солдаты собирают трупы. На бельевых верёвках никого не осталось – дождь кончился. Только на паре балконов ещё прячутся за решётками ограждений сухие обезжизненные тела. Я понимаю, что надо искать куклу. Срочно. Бегу к дому, который вот, в трёх шагах, и на балконах которого я увидел тела, висящие на бельевых верёвках, подобно тряпкам. Начинаю искать в траве куклу, в то время как солдаты собирают тела. Нахожу её. Дырки в голове больше нет. Я не знаю, какая именно угроза исходит от неё. Говорю всем, что это она – причина. Возможно, что не этих смертей, но моей – точно. Мне верят, конечно. Но не так, как нужно, чтобы поверили. Отрезаю ей голову и расстреливаю тело из автомата. Кукла лежит на асфальте. Голова слишком осмысленно смотрит. Какое-то время медлю, но потом понимаю, что надо уничтожить полностью, чтобы совсем ничего не осталось, иначе страх больше никогда не выйдет из меня. Я как будто становлюсь размером с куклу и топчу ногами её отрезанную голову новенькими армейскими ботинками. Это сложно, череп очень крепкий. Череп, а не пластмассовый шарик. Ботинки вламываются в кожу, в волосы, в кость. Наконец голова лопается, и я вижу, что на асфальте лежит маленький человеческий мозг в осколках черепа, луже крови и ворохе скомканных волос. Я хватаю стоящего рядом солдата и говорю ему: «Смотри! Это настоящие мозги!» Он видит то же, что и я. Он верит. Он знает. Но я не вижу в его глазах страха. Совсем. А я-то знаю, что этот мозг необходимо разрушить. Беру тесак для разделки мяса и начинаю рубить его. Мозг податлив, он истекает какой-то дрянью. Вот весенний ручей подхватил лежащие на асфальте куски и повлёк их в канализацию. Ровные дольки мозга плывут на костяных скорлупках, как на лодочках. Вижу, как солдат смотрит им вслед и как он верит в то, что, да, я не сошёл с ума. Но не понимает.

– От меня останется труп, – говорит он мне.

– Да! – отчаянно киваю я, – но это – его, его труп! Мы должны уничтожить его.

Солдат исчезает так же, как до этого – Белый.

Вот я иду по дороге куда-то домой, и, обернувшись, вижу маленькую, сантиметров тридцать, куклу, стоящую на асфальте и смотрящую на меня. Надо было сжигать, господи, надо было огнём! Срочно нужны какие-нибудь люди. Стреляю в неё, но не могу попасть. Кукла ничего не делает, просто стоит. Вижу милицейскую машину. Белая Тойота Приус, которая всегда припаркована перед УВД. Я делаю так, чтобы она остановилась. Очень боюсь отвернуться и выпустить куклу из поля зрения. Вот я уже в машине, требую увезти меня. Я – солдат. Мне верят и соглашаются. Мы едем быстро-быстро. Двое милиционеров сидят спереди, а я – сзади. Дёргано кручу головой, потому что знаю: он может появиться только внезапно. Пока я вижу какую-то область – он не появится – я мешаю ему появиться, просто видя. За нами едет старая машина. Жигули. Двойка. Синяя. Я говорю им, что кукла точно в ней. Они верят. Нет, без шуток – верят! Включают сирену, мигалку. Разворачиваются. Останавливают едущую за нами двойку. Выходят с оружием наизготовку. Та машина покорно ждёт их. И я остаюсь один. Попадаю в ту отвратительную ситуацию, когда надо кричать, но не получается. Просто не могу закричать. Понимаю, что пока мы стоим на месте, я в опасности. И что их нет в машине, что я – один. Одному быть нельзя просто ни в коем случае! Мерзкий скрежет дерева по дереву раздаётся прямо у меня над ухом. Бешено мечусь по тесному салону, закрывая все двери и надеясь на законы физики, которые не позволят ему пробраться внутрь просто так. Понимаю, что он идёт. Слышу музыку: кто-то из милиционеров забыл свой сотовый телефон в салоне. А потом я понимаю, что это я. Я вчера ночью забыл отключить будильник. И он с силой выхватывает меня прямо из милицейской машины.