Сергей Скобелев - Дальше фронта…

10– Бухарестский мирный договор. Окончание Второй Балканской войны;

23– в Харбине завершил кругосветный велопробег 25-летний русский спортсмен Онисим Панкратов;

23– в Копенгагене открыт памятник Русалочке;

27– поручик Петр Нестеров впервые в мире выполнил «мертвую петлю», фигуру высшего пилотажа. (РИ).

Сентябрь

29– исчезновение (гибель?) Рудольфа Дизеля.

Ноябрь

05– подписан военно-морской «Договор о Тройственном союзе» (Германия, Австро-Венгрия и Италия);

05– германский генерал О. Л. фон Сандерс становится главным инспектором турецкой армии, фактически начальником ее генерального штаба;

17– через Панамский канал прошло первое судно;

21– в Москве на Театральной площади открывается «Электротеатр», один из первых московских кинотеатров (в наши дни киноцентр «Москва»).

Декабрь

21– в воскресном приложении к газете «Нью-Йорк уорлд» опубликован первый кроссворд (32 слова);

23– первый полет четырехмоторного биплана «Илья Муромец» инженера И. И. Сикорского;

23– создание Федеральной резервной системы САСШ.

В 1913 году:

– празднование 300-летия Дома Романовых;

– В Российской империи проводится перепись населения;

– утверждено Олимпийское знамя – «пять колец»;

– К. Юнг публикует книгу «Психология подсознания»;

– Н. Бор издает книгу «Теорию строения атома».

Утром пятого мая одна тысяча девятьсот тринадцатого года, в десятом часу утра, капитан Рыков сошел на перрон сухумского вокзала. Приняв у проводника багаж, он отошел немного в сторонку и закурил в ожидании носильщика.

Собственно говоря, ему и самому ничего бы не стоило пройти с чемоданами несколько десятков шагов до извозчика, но – геометрия звезд на погонах обязывала. Состав дал три положенных свистка, и в клубах паровозного пара оправился далее, на Батум. Рыков огляделся. Зажатый между рельсами «жлезки» и морем Сухум был одновременно очень похож и не похож на любой российский губернский город N.

Вокзал, площадь и здания казенного вида на ней. От площади в сторону моря – широкий прямой бульвар, словно саблей прорубленный в паутине кривых и извилистых улочек вокруг. И все это – в несказанном буйстве всех и всяческих оттенков зелени, богатством которых капитан уже успел насладиться из окна вагона. В воздухе причудливо смешивались запахи шпал, цветущих деревьев и жареного на открытом огне мяса. А в вокзальном скверике с непринужденностью российских березок росли пальмы, и никто из проходящих мимо на этакую экзотику ровно никакого внимания не обращал…

По правую руку, в полуверсте, блестело море. Оно было не таким, как в Порт-Артуре, не в пример более светлым и радостным. А, может быть, дело было просто в настроении. Подбежавший носильщик легко подхватил первый чемодан с вещами и крякнул, подхватив второй, с книгами. Возить книги по-простому, перевязав веревочкой, Рыков не мог, искренне считал такое неуважением к ним и самому себе. За перемещение двух чемоданов на расстояние в пятьдесят шагов был несуразно уплачен гривенник – по вине опять же пресловутой «погонной геометрии». Господин капитан, дабы не показаться никому сугубой «скважиной», вынужден платить гривенник там, где поручик обойдется пятаком, а то и вовсе алтыном…

Извозчик из местных заулыбался, лучась радушием и рассыпая непонятной скороговоркой приветствия и выражения восхищением «столь высокой» особой. Примостив чемоданы и застегнув багажные ремни, он осведомился, куда господин капитан изволит следовать. Услышав короткое «в гарнизонный штаб», кивнул, легким кошачьим движением взмыл на облучок, и коляска резво покатилась по бульвару в сторону моря.

Бульвар, похоже, и впрямь был «прорублен» через городские кварталы, что называется «по живому», очевидно в видах некоторой «европеизации» города. Городские улочки утыкались в него под самыми невероятными и нелепыми углами, к части явно старых зданий после их «усекновения» были пристроены чужеродные здесь европейские фасады. Потом очевидные несуразности почти что скрыла все та же буйствующая здесь повсеместно зелень в виде деревьев и кустов, растущих в промежутках между строений, а также тропических лиан, оккупировавших значительную часть стен… Коляска свернула на широкий проспект, и вид города решительно изменился, приняв уже совсем иной вид: широкие улицы пересекались под прямыми углами, дома своей архитектурой напоминали даже не Москву, а Петербург.

Потом коляска резво покатилась по набережной, и Рыков снова увидел вблизи и во множестве пальмы на приморском бульваре, здание летнего театра, далеко выдающийся в море пирс и солидного вида дачи, разбросанные по окрестным холмам. Свернув с бульвара, коляска сделала еще несколько поворотов и остановилась. Уже обжившись, капитан понял, что его изрядно повозили лишку, мало не кругами.

– Иди свои дела делай, я подожду, потом за реку поедем.

– Да с чего ты взял, что за реку?

– Дах! Пехота ваша там, – последовал взмах руки в сторону гор, – у станции дорожные солдаты и жандармы. А господин капитан артиллерист. За реку поедем, там ваши солдаты с пулеметами. Как начнут стрелять – ой!..

– Жди, – Рыков покинул коляску с четким ощущением, что его где-то надули, но надули до того ловко, что и обижаться-то неохота. Тут же пришла другая, более мрачная мысль: если любой кучер так осведомлен о дислокации войск гарнизона, то уж у вероятных турецких шпионов сосчитано все, вплоть до зарядных ящиков. Да-с, положеньице. А о вреде, который может принести всего-то один-единственный шпион, он знал не понаслышке, еще по Порт-Артуру.

Бросив беглый взгляд в зеркало для оценки безупречности внешнего вида, Рыков поднялся по широкой лестнице на второй этаж в приемную. Несмотря на вроде бы отсутствие каких-либо особенных циркуляров, присутственные места всех министерств и ведомств Империи как будто сами старались стать неотличимыми друг от друга: те же огромные зеркала во весь человеческий рост, те же темного дуба панели по стенам, та же обильная лепнина и бронза. Даже запах стоял везде один и тот же: чернил, сургуча и пыли. А секретарей различных ведомств, похоже, и вовсе отливали на какой-то фабрике в одну форму, так что различить их было возможно исключительно по мундирам. Здешний секретарь, пардон, адъютант, в пехотном кителе с погонами поручика мог бы легко взять первый приз на состязании между своих товарищей, буде таковые были бы где-нибудь объявлены. Декорированный аксельбантами мундир сидит просто идеально, набриолиненый пробор безупречен до совершенства, приветственный кивок головы выверен до градуса и в точности соответствует все той же «геометрии» на погонах входящего.