Евгений Сухов - Горящие камни

– У тебя дело ко мне?

– Да, небольшое, – ответил Михаил.

– Какое именно? – Бурмистров продолжал мерить расстояния на карте длинным циркулем.

– Прохор, я не хочу отлеживаться в тылу. Я ведь не для этого на передовую приехал, – хмуро обронил Велесов.

Майор Бурмистров наконец-то отложил в сторону циркуль и проговорил:

– Ты находишься не в тылу, а при штабе дивизии. Такая работа необходима, без нее не бывает побед.

Михаил обратил внимание на то, что с момента их последней встречи Прохор немного изменился внешне. Он посуровел, в глазах его стояла затаенная грусть. В полку знали его другим, серьезным собранным командиром, вникающим в малейшие детали быта своих солдат, в трудных операциях умеющим просчитывать ходы наперед и никогда не рискующим понапрасну. Друзья помнили его шумным весельчаком, ценящим веселую шутку и крепкое словцо.

Истинная причина его удрученности была известна лишь одному Велесову. Такой взгляд присущ человеку, испытавшему глубокую любовную драму. У его старинного товарища произошла эрозия души. Неужели он до сих пор воспоминает Полину? Ведь столько лет прошло с того времени!

Догадка, пришедшая на ум, бросила Михаила в жар. В блиндаже царил полумрак, и вряд ли майор Бурмистров разглядел его внезапно вспыхнувшие щеки.

– Забери меня к себе, в инженерно-саперный штурмовой батальон.

– Это не в моей власти.

– Ты можешь сказать, что я тебе необходим.

– Вон куда ты повернул. Что я смогу тебе предложить? Командовать артиллерийской батареей? Или, может быть, ты согласишься принять должность ваньки взводного? У тебя есть такой опыт? – Майор Бурмистров в упор посмотрел на капитана Велесова.

Внешне Прохор все еще напоминал старинного товарища, но в действительности сейчас перед ним был человек, которого он совершенно не знал.

– Может, тебя наводчиком орудия поставить или замковым? Но ведь стрелять из пушки – это тоже военная наука. Этому тоже необходимо учиться. Предположим, поставлю я тебя помощником заряжающего, так ты в первом же бою погибнешь!

– Я не погибну.

Майор Бурмистров тяжело вздохнул и проговорил:

– Если бы ты знал, сколько раз я слышал подобные слова. Бывало, смотришь на человека и думаешь, что смерть не про него. Кто угодно лечь может, но только не он! Казалось бы, столько в нем жизни, что на троих с лихвой хватит! Ан нет. Живет этот ухарь только до первой атаки. Потом думаешь, дескать, как же это я не рассмотрел на его лице печать смерти? Ведь она там была. Понимаешь очевидное только задним умом, видишь, что следовало только присмотреться повнимательнее. В прошлом месяце к нам генерал один приехал с инспекцией. Поселили мы его в блиндаже, расположенном аж в пяти километрах от передовой. По нашим фронтовым понятиям это глубокий тыл! На передке такая тишина установилась, что в мирной жизни не всякий раз встретишь. Как-то раз шарахнули немцы из гаубицы всего-то одним снарядом. Он точно прилетел в тот самый блиндаж, где генерал разместился! От него только один погон остался. Вот оно как бывает. Оставайся при штабе, так будет лучше для всех. Тебе нужно уцелеть. Ты талантливый архитектор, еще принесешь немало пользы Родине. После войны все разрушенное заново отстраивать придется.

Михаил Велесов посмурнел. Такого разговора он явно не ожидал.

– Кажется, я тебя понимаю. Ты сможешь мне ответить честно?

– Попытаюсь, – глухо ответил Бурмистров, вновь беря в руки циркуль.

– Я знаю, почему ты не хочешь брать меня к себе.

– Вот как. И почему же?

– Если меня вдруг убьют, то ты вынужден будешь писать Полине на меня похоронку и рассказывать, как это произошло. Еще больше ты боишься ее упрека в том, что не сумел меня удержать и сам отправил на опасный участок. Вот только не нужно за меня ничего решать. Я и сам знаю, что должен делать.

В землянке установилась напряженная тишина. Огонек коптилки вздрогнул на сквозняке и осветил самый дальний угол, где на табурете стоял аккуратный темно-серый дерматиновый чемоданчик, а в нем – портативный граммофон с открытой крышкой. В корпус был встроен рупор, на блестящей круглой мембране поблескивали красноватые искорки. Рядышком в бумажной аккуратно потертой упаковке пряталась пластинка.

Михаил Велесов прекрасно помнил этот граммофон, подаренный Прохору его отцом на совершеннолетие. Не однажды их компания собиралась у него дома и танцевала под музыку. Тогда даже у самых сочных и чистых голосов, записанных на пластинки, по мере прослушивания непременно появлялась какая-то хрипотца и визгливость. Это зависело от изношенности иглы. Поэтому через каждые три-четыре минуты ее приходилось менять. Счастливое было время. Жаль, конечно, что оно давно уже прошло.

Прохор перехватил взгляд Михаила, сжавшего губы в длинную узкую линию, печально улыбнулся и ответил на немой вопрос друга:

– Да, это тот самый патефон. Я тогда понял, что у вас с Полиной все серьезно, и решил строить другой мир, в котором нет места для нее. Вот только по-настоящему так этого и не сделал.

– Это когда мы остались у тебя втроем в последний раз?

– Да.

– Значит, ты тогда уже решил, что мы больше никогда не увидимся и нашей дружбе придет конец?

– Я знал, что мы когда-нибудь повстречаемся, и, видишь, не ошибся, – проговорил Прохор. – Сразу после того вечера я подал документы в военное училище, в институт уже не вернулся.

– Ты не пытался поговорить с Полиной?

– Она тебе ничего не рассказывала?

– Нет.

– Перед тем как подать документы, я пришел к ней домой, сказал все как есть. Чего уж тут лукавить, объяснился. Она сказала, что любит тебя. Поднимался к ней в квартиру один человек, у которого оставалась хоть какая-то надежда, а выходил оттуда уже совершенно другой.

– Твой уход в военное училище был для нас очень неожиданным. Потомственный интеллигент с перспективой научной карьеры!.. Трудно было представить тебя в военной форме.

– Такой выбор был неожиданным и для моих родителей, и для меня самого. Тогда мне просто хотелось забыть свою прошлую жизнь, начать другую, а иного радикального средства я придумать так и не смог.

– Если со мной произойдет что-то неприятное, то никто не будет тебя обвинять. Это только мое решение, больше ничье. – Михаил расстегнул наружный карман гимнастерки, вытащил лист бумаги, сложенный вчетверо, уже изрядно затертый по углам. – Тебе не нужно будет ничего объяснять. Здесь написано все, что я хотел бы сказать. Ты всего лишь отправишь его на мой адрес.

– Хорошо, – забирая листок, согласился Бурмистров. – Вижу, что ты не можешь поступить по-другому. Что ж, пусть так оно и будет. Командиром разведвзвода ко мне пойдешь? Должность старшего лейтенанта, а ты капитан. Однако ничего другого я тебе предложить не могу.