Михаил Алексеев - Грозное лето

Уваров вскочил на ноги и завернул в какие-то ворота. Заскочил в теплый, пахнувший навозом и парным молоком хлев. Из темноты на него смотрели большие фиолетовые и равнодушные глаза коровы. Она дышала шумно и прерывисто, обдавая Уварова теплой отрыжкой. Отдышавшись, Яков выбежал из хлева. По двору, через открытую калитку, проскочил в сад и темным полем, спотыкаясь о кочки, побежал к лесу. Уже у самой опушки леса его настигла автоматная очередь немца, заметившего разведчика. Вгорячах Уваров пробежал еще метров пятьдесят в глубь леса и упал, проглоченный внезапно наступившей тишиной.

К нему подбежали товарищи, хотели его поднять. Яков еще был жив. Он попытался ухватиться за ствол дерева, прижаться горячей мокрой щекой к его шершавой холодной коре, но не смог. Тихо застонав, упал снова. Товарищи, поняв, в чем дело, быстро раздели его. Гимнастерка Якова была в крови.

– Яша! Яша!.. Что ты, Яша?.. - Сенька тормошил бойца за обмякшие вдруг плечи. Но Уваров был уже мeртв. Шaпка его валялась в стороне. На широком лбу в тусклом свете луны, просочившемся сквозь вершины деревьев, поблескивали капельки пота. Пуля попала ему в спину, прошла навылет через грудь.

Немцы не решились углубляться в лес. Они постреляли еще минут тридцать и угомонились.

Хоронили Якова той же ночью за лесом, в степи, далеко от сeла. Хоронили молча, без речей, без солдатских салютов. Только каждый становился на колени и надолго припадал к холодному лбу павшего товарища. Лицо его было сурово и спокойно. В сердце Акима вдруг родился знакомый, выплывший откуда-то издалека, из годов студенчества, звук скорбной, мужественной и торжественной песни:

Аким встал на колени, наклонился еще раз к товарищу.

– Мы никогда не забудем тебя, Яша. Никогда!

День застал разведчиков в степи. Невесело было у них на душе. Задание они выполнили успешно, но какой ценой - среди них нет Уварова... Молчаливые и подавленные, укрылись под старым стогом, спугнув стаю серых куропаток. Жалели Якова. Но на фронте мало места для грусти. Не до нее. А тут еще вспомнили, что сегодня - Первое мая. И унеслись мыслями к светлому, радостному...

– Закусить треба... - угрюмо предложил Пинчук.

Ванин развязал мешок, вынул оттуда небольшой ящичек, на крышке которого готическими буквами был написан адрес.

– Что это у тебя? - спросил Шахаев.

– Ночью... забежал на минутку в хату, откуда немцы выскочили с перепугу... - начал объяснять Сенька.- Смотрю - посылка ихняя. Пасхальная, должно, запоздала...

– Да ты что, с ума сошел?.. - перебил его возмущенный Шахаев. - Ну, брат, больше ты на задание не пойдешь!

– Я же вас всех хотел угостить, - оправдывался Сенька. - Особенно Акима да Уварова...

Хозяйственный Пинчук поспешил вскрыть злополучную посылку. К его тихому торжеству, в ней оказалось несколько коробок с сардинами и бутылка с ромом.

– Черт тебя понес! Всех бы мог пидвести пид монастырь! - лукавил Пинчук. Но в голосе Петра не чувствовалось возмущения, ибо Сенька задел самые живые струны его хозяйственной души. Хитрый Ванин понимал это и настойчиво твердил:

– Угостить хотелось. Для всех старался. У Пинчука вон запасы на исходе. Ведь правда, Петр?..

– То правда... Но поступил ты безрассудно...

Сенька что-то проворчал себе под нос и хотел было отшвырнуть ногой принесенный им ящик. Но Пинчук помешал ему это сделать.

– Ишь выдумав що!

Переложив содержимое посылки в свой мешок, он неожиданно заявил:

– Добрэ, згодится.

– Ну, это уж хамство с твоей стороны, - не на шутку возмутился Семен. - Моими продуктами распоряжаться!..

– Воны вже нэ твои, а державни, колы на мий склад поступалы...

– Да перестаньте же!.. Собственно, что вы разболтались! Неужели не надоело! - прикрикнул на них Аким.

Осторожный Шахаев приказал Ванину взобраться на стог и наблюдать, что делается вокруг. Влез на стог и Аким. Разведчики слышали, как он сказал Сеньке:

– Вон там... видишь, домики над речкой?..

Сам он своими близорукими глазами этих домиков разглядеть но мог.

Ванин посмотрел вдаль, приложив ребро ладони ко лбу.

– Вижу, - наконец сообщил Сенька. - Деревня...

– Как она... целая? - нетерпеливо спросил Аким.

– Целая...

Беленькие домики убегали за гору, по обе стороны небольшой речушки, на берегах которой, как часовые, стояли высокие и строгие тополи. Лучи солнца падали на окна, и хаты, словно живые, сверкали глазами, как бы улыбаясь кому-то долгожданному, приближавшемуся к селу.

Усталый Пинчук решил немного отдохнуть. Вытянув затекшие ноги, он посмотрел в синее небо. Звон птичьего хора и поднебесье будил в памяти бывалого солдата далекие дни детства. Вот он вместе с отцом, вспахав делянку, варит пшенную кашу. Тихо потрескивают сухие коренья подсолнечника. Отец - он был глуховат - спрашивает Петра:

– Жаворонки поют?

– Поют, - отвечает Петр.

Старик долго щурит глаза, отыскивая в синем океане маленький серебристый поплавок - трепещущего жаворонка. И, найдя, радостно улыбается, разгоняя морщинки на худом загорелом лице. А Петр смотрит на эти морщинки и думает, что к весне их у отца всегда становится больше: прибавляются заботы - надо дотянуть большую семью до нового урожая, выпросить у Ивана Пивенка немного семенной пшеницы, сохранить корову, поддержать лошаденку...

Воспоминания Пинчука прервали с шумом спрыгнувшие со стога Аким и Сенька.

Отряхнувшись от соломы, они приблизились к Шахаeву, перематывавшему портянки. Аким нетерпеливо глядел на друга. Ванин подсел к сержанту.

– Ты что, Ванин? - Шахаев разогнулся, натягивая сапоги.

– Так, ничего...

– Врешь.

– Ну, предположим... А у вас, товарищ сержант, девушка любимая есть? - издалека начал Сенька.

– Ну, тоже предположим. А дальше что?

Ванин растерялся. Своим вопросом он хотел вызвать Шахаева на откровенность и потом уж объявить о просьбе Акима. Но теперь этот так мудро задуманный план явно рушился. Было ясно, что Сенька не годился в дипломаты. Разговор сразу сложился иначе. Ванин стал поспешно придумывать новый вариант. И чтобы, очевидно, выиграть время, он на всякий случай сказал:

– Какой вы странный народ - казахи... Замкнутый, стеснительный.

– Скильки разив тоби говорыты, Семен, що сержант наш зовсим не казах, а буряко-монголыць, - поправил его Пинчук.

– Буряко!.. - передразнил Ванин.

Аким понял, что Сeнька начал слишком издалека, и решил сам обратиться к Шахаeву.

– У меня к вам есть большая просьба, товарищ сержант...

– Без тебя обойдусь! - перебил его Семен.

Но Аким продолжал:

– В пяти километрах отсюда мое родное сeло...

– Сколько тебе нужно времени? - спросил Шахаев, не дослушав Акима.