Макс Поляновский - Дважды Татьяна

Договорились, что раз в пять дней будет приходить к Вашкевичу сама Бельская.

Таня, дожидавшаяся обычно в домике Бельских, всякий раз поражалась исполнительности и точности Вашкевича. Он сообщал все, что только мог узнать, и ни разу не задержал сведений. Однажды, когда Екатерина Григорьевна в который уж раз назвала фамилию Вашкевича, Таню вдруг осенило.

Закрытый листок из записной книжки разведчика! Внутренне упрекнув себя за такую забывчивость, Таня отчасти поняла причину ее: ведь все время речь шла о каком-то бухгалтере, что предложил свои услуги немцам, а со слов Бельской возникала фигура молодого богатыря, смелого и отчаянного парня. И невольно начинало казаться, что тот Федя Вашкевич где-то очень далеко от этих мест мчится навстречу врагу на своем танке или строчит из пулемета в гуще боя, в самом пекле. Что может иметь с ним общего тихий человечек, покорно выполняющий работу для немцев?

Тихий? Покорный? Нет, вряд ли.

— Познакомьте меня с ним получше, — решительно сказала Таня.

Когда в следующий раз она пришла на очередную встречу вместе с Екатериной Григорьевной, Вашкевич был таким же вялым и поникшим, как при первом знакомстве. От Тани не ускользнул недовольный взгляд, брошенный им на Бельскую. Но Бельская шепнула несколько слов, и Вашкевич выпрямился, круто повернулся к Тане, пружинистый, сильный.

— Так ты… Ну, молодчина!

— Ослабла она совсем, — заговорила Бельская, волнуясь и то и дело поправляя платок на голове. — Прописать бы ее у нас, да боюсь. Если бы прописать, хоть передышки могла бы делать, а то мотается туда-сюда.

— «Ба-аюся», — передразнил Вашкевич, и, глядя на него во все глаза, Таня легко и неожиданно представила его смешливым, задорным парнем. Неужто мы, Екатерина, перед этой девчушкой лицом в грязь ударим? Завтра будет и паспорт и прописка. Приезжайте, отдыхайте, когда захочется, гражданочка Древотень.

— Древотень? — недоуменно переспросила Таня.

— Вот именно, — веско сказал Вашкевич. — Представьте себе, есть наготове такие документы. И отчего же вам не погостить время от времени у Бельских, если они вашим родным частенько надоедали? Я сам тому свидетель. Да и вас крошкой еще помню, во-от такусенькой…

— Ну, Федя, — сказала Бельская, — тебя ничто не переменит. Надо же, как хорошо все выходит. Но без шуточек тебе жизнь не в жизнь.

— Насчет перемен — это ты ошибаешься, Катя. После войны подсчитаем, кто из нас в чем изменился. И с потерями выйдем, и с приобретениями. Я злее стал, не заметила?

— Пусть те замечают, кому от этого худо, — глубокомысленно сказала Екатерина Григорьевна.

…Туда и обратно, туда и обратно… Таня не имела возможности прочно закрепиться в одном месте, но тогда многие жили как придется и чем придется.

Федор Вашкевич очень помог Тане: благодаря новому паспорту она могла свободно останавливаться у Бельских, никто ничего не знал о ее минской прописке, не заинтересовался бы квартирой Тамары Синицы. Таня предпочитала рисковать только собой, но не другими.

Туда и обратно, туда и обратно… Андрей произносил скупые слова благодарности и всякий раз тревожно и напряженно ожидал новых сведений.

В городе «гражданочка Древотень» вновь превращалась в Татьяну Климантович, забегала наскоро к Тамаре, помогала по хозяйству, стараясь быть подольше на глазах у соседей, и вновь отправлялась к Андрею.

А в минуты короткого отдыха ей мерещился в полусне похищенный у фашистов график движения поездов.

Трудный путь приходилось преодолевать Тане, но тем с большей силой утверждалось в ней чувство, что дом ее именно тут, в деревне Бобры, в партизанской зоне, где люди живут по тем законам, какие были ей знакомы и привычны.

Партизаны встречали ее так дружески, что ради одного этого стоило совершать опасный рейс. Ради этого, уходя, нужно было обещать весело и уверенно: «Не бойтесь, я вернусь, я удачливая!» Но особенно хотелось верить в свою удачу, когда глаза ее встречали тоскующий взгляд Андрея. Даже если он молчал — а был он не слишком разговорчив, — Тане слышалось отрывистое: «Держись, ясно? Жду… И Москва ждет, понимаешь?»

Она понимала. Пока что с величайшим трудом удавалось узнать лишь отдельные даты, цифры. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, разговор сводился к одному: организовать контроль за перебросками вражеских войск по железной дороге.

И вот однажды, когда Таня возвращалась после встречи с Федором Вашкевичем, Тамара Синица шепнула ей, что ее соседка узнала, кому гитлеровцы поручают секретную работу на железнодорожном узле. Молодая смазливая бабенка, по виду и не догадаешься: так, финтифлюшка.

— Вроде бы Зыкова ее фамилия, — не совсем уверенно сказала она забежавшей к ней Тане.

— Ну, расскажите, расскажите, — попросила Таня.

— Да что там рассказывать? Одно известно: фашисты ей доверяют. Отношения у нее с ними… как бы сказать… самые ласковые.

— Может, ей… наши поручили?

— Чего не знаю, того не знаю. Но не думаю. А вот, говорят, экземплярчик секретного графика движения поездов у нее добыть можно.

— Вы ее хорошо знаете?

— Откуда? Так, здороваемся раз в два месяца.

— Я к ней пойду, — энергично произнесла Таня. — Объясню ей, докажу. Ведь она — ваша знакомая, советская женщина:

— Была советская, — усмехнулась соседка, а теперь такие кудели навила… Нет, сперва я сама попробую ее разыскать, дом я вроде бы знаю. Мне это легче. Не сумею — пойдешь ты.

— Да, если она вам откажет, пойду, не теряйте ни часа. Там ребята наши жизнью зря рискуют: наугад часто ждут поезда…

До позднего вечера просидела Таня у Тамары, дожидаясь соседку. Та пришла, когда стемнело.

По ее словам, квартиру Зыковой ей удалось найти без особого труда. Поздоровались. После нескольких ничего не значащих фраз она сказала, зачем пришла. Зыкова была ошеломлена, закричала, что ее с кем-то путают. Потом, уличенная, отказалась помочь наотрез.

— Вы с ума сошли! Немцы не простят мне, если узнают! — воскликнула Зыкова.

— А свои, думаешь, простят? — пригрозила гостья. — Учти, немцы пришли и уйдут, а среди своих — жизнь доживать. Дай я перепишу…

Зыкова долго молчала, потом попросила прийти на следующий день.

В самом деле, на следующий день соседка принесла исписанный листок бумаги. Зыкова сунула его прямо в дверях ей в руки и попросила оставить ее впредь в покое: она всего лишь зарабатывает на кусок хлеба…

Все радовались, одна лишь Таня сидела над исписанной бумажкой молча, кусая губы.

— Не верю, — сказала она тихо. — Женщины, милые, не обижайтесь, не могу я ей так сразу поверить. Давайте попробуем уточнить. Ведь Андрей должен передать это в Москву.

Таня не спала целые сутки. Казалось, она забыла, что существует сон, отдых. Не спала и Тамара. О нет, вряд ли они уцелели бы, если бы решились выйти к железнодорожному полотну. Просто Тамара пошла ночевать к знакомым — они жили почти у самой станции, а Таня осталась у соседки.