Марк Агабальянц - Моя семья. Память…

Лидочка вспоминает… Когда немцы подходили к Краснодару, началась активная эвакуация. Дядя Геворк был ответственным по эвакуации Института, сотрудников и их семей. Он не мог оставаться, должен был эвакуироваться – слишком известной личностью он был в Краснодаре. Но мы никуда не могли уехать – бабушка и дядя Ваня были очень больны, заболела и Леночка.

Перед взятием город очень сильно бомбили и тогда, под стоящей во дворе кухонькой, дяди выкопали окоп, перенесли туда лежачую больную бабушку, нужные вещи, еду. Нас было много, так что пребывание в этой тесной траншее было непростым испытанием. Днём мы больше находились в доме, а на ночь спускались туда. Никогда не забуду, как дядя Бодя на свечке варил бабушке кофе. Чёрный кофе – это, может, было не самое необходимое в той жизни, но это была одна из немногих радостей для бабушки, и дядя делал всё, чтобы её доставить. Помню, как подолгу он сидел с маленькой чашкой и буквально гипнотизировал напиток. Вообще, по его чуткости и самоотдачи ему не было равных.

…

Леночка рассказывает… Во дворе нашего дома была детсадовская летняя кухня. Но детский сад уже не работает, мы остались одни. И, когда начались сильные бомбёжки, наши мужчины пошли во двор, подняли доски пола этой кухни, выкопали траншею, поставили бочонок с водой, провели электрическую лампочку, по бокам сделали земляные нары, чем-то там всё прикрыли, поперёк положили дикт (щит фанеры) для того, чтобы там могла лежать бабушка – она с высокой температурой была. Мы все сидим, бабушка лежит – потому что бомбят. И мы ночью решили остаться там. Кроме дяди Гаспара, который говорил, что это всё глупости и что он будет спать на своей кровати. Он не боялся бомбёжек, он один действительно остался в пустом доме, спал на своей кровати, а мы все сидели там. Мы сидели двое суток. Ночью бомбёжка была, по диагонали от нас было здание армянской школы, единственная армянская школа в городе. Она была пустая, но учитель географии – его полк проходил через город и он остался там ночевать – и прямое попадание бомбы, он погиб. У нас вылетели стёкла из окон, дядю Гаспара это не смутило. Мы там просидели двое суток. А за забором жили армяне – сапожник Карслян Антон Иванович, чувяки шил, и у него было четверо детей: Петя, Ваня, Соня, Аня. Мы с младшими дружили. Ну, в общем, они за забором живут. И как-то утром он вдруг тихонько через забор заглядывает, Антон Иванович: «Вы тут живы? Давно немцы в городе, вы чего сидите?»

Лидочка вспоминает… Почему-то чердак на нашей крыше оказался распахнутым и, когда солдаты ходили по дворам они залезли туда и дали несколько автоматных очередей. Нам с Эдиком было очень интересно и мы всё время порывались посмотреть. Помню мысль: а вдруг там были люди – они повсюду искали партизан – меня как-то ужасно поразила конкретность войны. Вообще, мы с Эдиком проявляли много интереса (любопытства?). Мы собирали осколки бомб, даже в нашем дворе находили и всюду совали свой нос.

…

Леночка рассказывает… Значит, сидим мы в доме, в кухне-столовой сидим, едим шила-плав. (Каша-плов (арм) – сильно разваренный рис, размятый с мелкими кусочками сильно разваренной курицы) Откуда у нас была курица – не знаю… значит, где-то сохранилась… не знаю. И вдруг заходят трое немцев. С автоматами.., вошли. Все сидим, черноволосые, только тётя Лида, русская, светлая. Немцы настороженно: «Juden?» Тётя Лида: «Nein, nein, Armenier, Armenier». Выражение лица поменялось. Прошли по всей квартире – наша комната самая большая: тут будет жить немецкий офицер. Рядом с домом, полквартала от нас, институтское общежитие студенческое – там сделали немецкий штаб. Вот штабных офицеров поблизости и расселяли. Потом, когда немцы уйдут, у нас советские офицеры будут останавливаться, потому что и их штаб будет в том же общежитии. Но сейчас, значит, тут будет жить немецкий лейтенант – делают обыск, проверяют квартиру. Прошли по всем комнатам, в бабушкиной комнате отодвигают нижний ящик комода – а нам, когда война только началась, всем раздали противогазы, учили, как их надевать – увидели и отскочили: эти металлические части – им показалось, что это гранаты, они испугались. Отскочили, пригляделись – стали напяливать эти противогазы друг на друга, хохотали… Потом нашли фотоаппарат – у дяди был ФЭД – забрали. (Фотоаппараты этой марки начали собирать в 1934-ом году в Детской трудовой коммуне НКВД имени Ф. Э.Дзержинского – отсюда и название фотоаппарата. Аппарат являлся точной копией популярных немецких «Leica») У папы было охотничье ружьё, которое ему подарил Шура Мултанов – папа хороший охотник был – централка, безкурковка. Забрали. Сказали: мы можем не брать ваше ружьё, но, если в вашем кубике будет убит хоть один немец – у вас есть оружие, вы пострадаете, предупреждаем заранее. Папа сказал: забирайте, ради бога. Это забрали. И баба Сюся, (Тамразова Сусанна Давидовна, бабушка по линии мамы) мне когда-то подарила веер, такой… фанерный… не знаю, из чего он, незабудки такие голубенькие нарисованы. Значит, один немец взял, но понял, что это мой веер, и сказал: это я возьму на память – это всё переводит тётя Лида, она немецким в совершенстве владела – когда вам будет шестнадцать лет, я приеду за вами в карете. И забрал «на память» веер с незабудками… (смеётся) Да, и ещё у папы на стене висела карточка – снимок сделали во время охоты на кабанов, все в тулупах, в папахах, с винтовками… ну это в Дагестане, в Кизляре было. Посмотрели: «Partizanen!»… Нет, не партизаны – увидели, туши кабанов лежат, успокоились…

…

Лидочка вспоминает… Вначале к нам вселился лейтенант, кажется, его звали Фендрик. (По рассказам Леночки лейтенанта звали Фриц. Возможно, здесь нет противоречия – Фендрик (Фендрих, Фенрих) от немецкого fähnrich, знаменщик. Вероятно, что так называли его сослуживцы, имея в виду не его имя, а прозвище, или род служебных обязанностей)

Не знаю, принадлежал ли он к какой-нибудь партии, но вёл он себя по-хамски, так, как потом мы видели это в наших фильмах. Естественно, что мы на рожон не лезли. Офицер занимал самую большую комнату дяди Вани, к нему постоянно ходило много его товарищей и русских девиц – всё это было очень неприятно.

Среди приходивших к нему был один врач, Вальтер, кажется. Однажды он увидел меня – я тогда в очередной раз была больна – осмотрел, определил краснуху и потом прислал для меня лекарство, какие-то глазированные таблетки, а солдаты притащили две коробки с маргарином и смальцем. Мы тогда голодали и, наверное, это было заметно. Помню один курьёзный случай: денщик этого Фендрика, Курт, в нашей кухне готовил еду. Это вызвало нездоровое возбуждение, особенно у нас, детей. Он приготовил пудинг и, разливая его по чашкам, немного пролил. Я сидела тут же, внимательно следила и мечтала, что когда он выйдет, я слижу эту лужицу со стола. Но… он сделал это сам. (Леночка помнит, что денщика звали Ганс. В какой-то момент он уехал в отпуск в Германию, оттуда привёз её маме в подарок губную помаду)