Сергей Галикин - Разлом

–Входи, Артур! Открыто.

Артур молча присаживается на грубо сколоченный табурет, тоскливо глядя в узкое окно. Там, в безбрежной тоске знойной донской степи гомонящим тысячами голосов табором раскинулся наспех обустроенный лагерь военнопленных. Собственно, лагерем, как Заксенхаузен или Дахау, это назвать трудно: широкая, со скифских времен, сухая балка, добела выгоревшая на безжалостно палящем солнце, обтянута двумя рядами колючей проволоки да пара невысоких вышек под дощатыми навесами. Сбоку небольшой барак для охраны да сарайчик для служебных собак. «Временно, все в этом мире, друг мой, временно… И только смерть безжалостно вечна!»

–Ты знаешь, Артур, мне кажется, зря фюрер запретил в Рейхе нашего доброго старикашку Гейне, – прерывает неловкую тишину Курт, поднимая тяжелую голову и садясь на лежаке, усердно копаясь в боковом кармане кителя, – у тебя ведь сегодня «Юно»? Угости, мои закончились… Генрих, как никто другой, мог передать любые чувства.

–Ну-у, наш Адольф много чего уже сделал совершенно зря… Например, как шкодливый козел, зря залез в чужой русский огород, – Артур протягивает сигарету товарищу и щелкает зажигалкой. Потом неторопливо закуривает и сам. Он еще какое-то время молчит, выпускает кольцами дым, словно раздумывая, с чего начать.

–Курт, плохие новости… У нас, кажется, начинается… сыпной тиф. Вчера еще были кое-какие сомнения, а у сегодняшних трупов налицо типичные признаки. Вчера погибло семнадцать… человек, сегодня их уже двадцать шесть. Кстати, их в этой пустыне нечем даже сжечь!

–Ч-черт возьми!.. Еще придется за них отвечать… Ты знаешь, Артур, меня вот на всем протяжении русской кампании не оставляет одна навязчивая мысль: зачем Рейху эти миллионы голодных советских пленных? Фюрер что, хочет, поморив их как следует голодом, бросить против Англии и Америки? Дикая мысль, но в ней, дорогой Артур, есть и рациональное зерно. Ведь еще год-полтора такой войны, и у Германии просто не останется своих солдат!

–Ты что! Перегрелся?– Артур слегка улыбнулся одними тонкими губами, – чтобы Иваны целыми армиями добровольно дрались за Рейх? Маловероятно, Курт!

Тот долго молчит, устало полуприкрыв глаза и ловко пуская кривые кольца сероватого сигаретного дыма. Улыбнулся чему-то своему:

–У меня ведь дядя Йозеф, ну, тот, из Тироля, я тебе уже не раз рассказывал о нем, заядлый охотник. Посещает все собачьи выставки. Покупает за очень большие деньги и щенков и уже готовых гончих псов. А знаешь, как он приручает купленных взрослых борзых? Да очень просто, Артур! Он вначале безжалостно морит их голодом, ну, так, недельки полторы, а потом лично, со своей руки, начинает понемногу подкармливать. И нет потом преданней псов! Забери у любого живого существа пищу, измори его голодом, а потом брось ему маленькую обглоданную кость – и это существо навек твое! Ты – для него спаситель! Голод – не тетка, как говорят сами русские.

–Пока это случится, старина, эти миллионы просто вымрут без еды и лекарств! А вообще, конечно, против Иванов эти мягкотелые томми никогда бы не устояли, это уж бесспорно. Видел я их в сороковом во Франции.

Курт, начальник лагеря, что-то вдруг вспомнив, сосредоточенно роется у себя в коричневом потертом портфеле, достает лист бумаги, озаглавленный черным хищным орлом с мелко набранным на печатной машинке текстом. Протягивает Артуру:

–Прочти. Это приказ командующего нашей шестой армии. Либерализм Паулюса иногда перехлестывает через край. Он просто гуманист какой-то! То ли дело, покойный старина Рейхенау! Виселицы и только виселицы при нем стояли от Варшавы и до Харькова. Сам фюрер стоял у его гроба…

Артур, не спеша и очень внимательно читает приказ. Его лицо светлеет, кажется, он не верит своим глазам, и он начинает негромко повторять вслух:

–« освобождать пленных, в первую очередь лиц украинской и других местных национальностей, рядовой и сержантский состав, за исключением состава, принадлежащего к ВКП(б) и еврейской национальности при условии их возвращения к крестьянскому или ремесленному труду под поручительство сельских старост…– он поднимает блестящие мигающие глаза, секунду смотрит на Курта и снова склоняется над бумагой: …-и полицейских. Указанное мероприятие охранным частям осуществить с соблюдением мер учета и предосторожности до начала сельскохозяйственных осенних посевных работ». Да-а-а…

–Я, дорогой Артур, вначале тоже не поверил своим глазам, -Курт, заметно прихрамывая, прошелся по комнате, налил из графина воды в стакан, постоял и поставил его на стол, – а потом стал думать. Оно ведь иногда полезно –пошевелить мозгами, пока их тебе не вышибла русская пуля… Во-первых, тут не Белоруссия, партизанить особо негде и по лесам они не разбегутся. Во-вторых, на дворе не сорок первый год и перед нами не морально устойчивая кадровая Красная Армия, погибшая еще до Днепра, а наспех сколоченные дивизии из местных крестьян среднего возраста и имеющих семьи, жен и детей, то есть, тяготеющих к дому. А дома надо эти сожженные поля уже сейчас вспахать и посеять, чтобы прокормить свои семьи, так? Так. В общем, освобожденный от неминуемой смерти на фронте и такой же гарантированной смерти в лагере, Иван никуда, кроме как к себе домой, к семье, не пойдет, даже под влиянием еврейского комиссара.

–Согласен. Пусть идут, кормят и себя и нас? Поля без пахарей Рейху не нужны?

–Не нужны, унтерштандартенфюрер. Но есть и еще один резон, и, наверное, самый главный.

Курт ловко притушил сигарету о край скамьи и задумчиво уставился в окно.

–Тот же мой престарелый дядюшка Йозеф не только прирожденный охотник, но он же и потомственный солдат! Кстати, генерал Артур Шмидт, твой тезка и заодно –начштаба нашей доблестной шестой армии, является его кузеном, да-да… И вот дядюшка-то как раз дрался с Иванами с четырнадцатого по семнадцатый год. Я после ранения на Шелони, будучи в отпуске, гостил у него неделю. И ты знаешь, Артур, что он мне сказал? – с легкой ироничной улыбкой на тонких губах гауптштурмфюрер подошел к запыленному окошку и пристально всмотрелся в копошащийся под августовским солнцем лагерь, – вы, говорит, никогда не одолеете Россию! И злобные, разъяренные Иваны, в конце-концов, заявятся в Рейх, если…– тут он сузил глубокие глаза и поднял вверх указательный палец, – вы не натравите, как следует, русских друг на друга! Победа возможна, если только сцепятся старая традиционная Россия, которая еще далеко не мертва, с новой, сталинской Россией! Идея на идею! Брат на брата! Сын на отца! Так же, как их стравил в свое время Вильгельм, выпустивший в Россию человека, искренне желавшего поражения своей стране, Ленина! Но, продолжал дядюшка Йозеф, если только Сталину удастся повернуть войну в русло войны отечественной, а не гражданской, объединив весь народ в борьбе с нами, все! Дело наше не стоит тухлого яйца и пьяные казаки опять рано или поздно припрутся в Берлин, прямо в пивную на Фридрихштрассе!