Александр Андреев - Берегите солнце

Было ясно, что батальон подобрался к селу незамеченным. Я взглянул на светящиеся стрелки часов — два часа ночи. Немцы, с боями покрыв большое расстояние днем, устали от нелегкого марша, от непогоды. Они спали. И нам предстояло нагрянуть на них со всей силой, на какую мы были способны. Мы ждали сигнала.

Ждали, как мне казалось, целую вечность с нетерпением, доводящим до отчаяния… «Мама, помоги!» — вдруг непрошено вырвалась мольба…

Вскоре в селе, в правом его конце, хлопнули выстрелы — два одиночных и одна автоматная очередь. Взлетела красная ракета, озарила примолкнувшее во тьме село.

Бойцы сразу же, не дожидаясь второй ракеты, кинулись в село. Спотыкались, падали, снова вскакивали…

В небо взмыла и зеленая ракета.

— Огонь! — рявкнул старший лейтенант Скнига. — Огонь!

Юрким лисьим хвостом взмахнуло пламя на конце ствола. Еще залп, еще…

Я тоже бежал к селу, перелез через изгородь и огородом, по тропе — к проулку, прислушиваясь к бою.

Бой занялся сразу, как пожар, расплеснулся, охватывая все село. Винтовочные, автоматные и пулеметные выстрелы, стучавшие неумолчно, глушились взрывами гранат. Гранаты кидали беспорядочно, не жалея… Потом один за другим прогрохотали два взрыва огромной мощи, и потрясенное село будто на короткий миг отделилось от земли. И тут же, точно молния, ударившая снизу вверх, метнулся с вулканическим ревом огонь. Раздался еще один взрыв такой же силы и с такой же ослепительной вспышкой. Темнота металась, разрываемая в клочья.

Связные, идущие впереди меня, отыскали калитку, и мы вышли в проулок.

Я выглянул на улицу. По ней текло густой красной рекой пламя. Огонь вихрился, взвиваясь ввысь, и лизал нависшие тучи. В огне и в дыму перебегали, стреляя на ходу, бойцы. Метались немцы, полураздетые и ошалелые, некоторые отстреливались, отчаянно, наугад.

Грохот взрывов и стрельба приближались к центру села, к сельсовету. Густая, едкая копоть, прибиваемая дождем, стлалась понизу, удушающей горечью теснила грудь.

Около сельсовета догорали, исходя чадом, танки с лопнувшими от взрыва снарядов боками, с отброшенными башнями, с исковерканными орудиями. Дымились грузовики, в кузовах тлело какое-то имущество, прикрытое брезентом… Площадь полыхала огнем: были подожжены бензовозы, цистерны с горючим для танков. Горючее расплылось по земле, протекло в пруд и на воде пылало рыжими танцующими языками. Стены сельсовета потрескивали, готовые вот-вот заняться. А вокруг — на земле, на дорожке, на крыльце — валялись убитые немецкие офицеры и солдаты в расстегнутых кителях или в шинелях внакидку — во что успели одеться.

Слева, в дальнем конце села, не утихала трескотня автоматов и пулеметов, — рота лейтенанта Рогова вела бой с боевым охранением, тесня его к Оке…

На площадь к сельсовету прибежал лейтенант Прозоровский. Лицо искажено страхом, смешанным с неосознанным чувством радости, — побывал в бою и остался живым. Даже не ранен.

— Товарищ капитан, — крикнул он, подбежав ко мне, — где артиллерия? Артиллерия нужна!.. Немцев не можем вышибить. В магазине засели. Командир роты послал за артиллерией!

Из проулка на рысях к сельсовету подкатил старший лейтенант Скнига.

— Нужна твоя помощь.

— Всегда готов! — отозвался Скнига.

— Веди, — сказал я Прозоровскому.

Мы прошли мимо пылающей лужи; лошади, озираясь на огонь, пританцовывали и дрожали. Затем обогнули небольшой пруд. Отражая пламя, он, казалось, до краев был налит красной водой.

Неподалеку от пруда из кирпичного здания магазина немцы вели огонь… Красноармейцы залегли, укрываясь за ближайшие избы.

Нас встретил старший лейтенант Астапов и, кивнув на магазин, проговорил с удивлением:

— Целое село захватили, а тут маленький орешек — и прыгаем вон сколько времени. — Он усмехнулся. — Знаете, что они нам только что кричали? «Рус, сдавайся!» Ну, не идиоты?..

— Сейчас мы им покажем «Рус, сдавайся!», — весело сказал Скнига и, обратившись к артиллеристам, скомандовал: — Дайте-ка разочка три… Цельтесь по окнам.

После третьего выстрела рухнул край крыши. Из окон повалили дым и пыль. Пулеметы смолкли, и к магазину побежал, размахивая пистолетом и крича, лейтенант Прозоровский. За ним, по привычке пригибаясь, кинулись красноармейцы.

В черном провале показался немец с поднятыми руками, с непокрытой головой, в расстегнутой шинели. Переступил порог, подталкиваемый идущими сзади. Пленные столпились на открытой и широкой площадке крыльца, поддерживая раненых.

Бой в селе закончился. Лишь слева, где наступала первая рота, грозно бил пулемет.

По улицам, в зыбких тенях догорающих огней, от избы к избе перебегали красноармейцы, заглядывали в уцелевшие машины, осматривали убитых, вынимая из карманов документы.

— Имейте в виду, старший лейтенант, это было только начало боя. Завтра начнется самый главный, — сказал я.

— Само собой понятно, — отозвался Астапов. — Немцы не смирятся с таким поражением и с такой потерей. От села до Серпухова рукой подать. Понимаю, товарищ капитан.

— Надо готовиться к обороне, — приказал я. — Часть людей пусть отдыхает, остальных заставьте работать.

— Все сделаю, товарищ капитан.

— Подсчитайте свои потери. Для раненых займите избу попросторней. И раненым немцам окажите помощь. Потом приходите в сельсовет.

Я послал связных за командирами рот, за комиссаром, за Чигинцевым и Тропининым. Взглянув на часы, поразился: они показывали 3.30. Мне думалось, что бой длился какие-нибудь минуты. На самом деле он занял около двух часов… Я пошел мимо пруда к площади. Беспокойство мое все возрастало. Враг не простит нам такой дерзости и завтра постарается отыграться. А у нас боеприпасы на исходе, питания нет, люди устали от марша, от боев и от недосыпания. И где мы сейчас находимся — рядом свои или мы по-прежнему в окружении?

Дождик все сыпался, мелкий и спорый, холодные струйки стекали по спине между лопатками, вызывая дрожь, сырая шинель давила на плечи.

Услышав за спиной тяжелый, чавкающий топот, я обернулся: это был Чертыханов.

— Товарищ капитан! — Лицо его расплылось в улыбке. — Ваше задание выполнено! — Грязный, мокрый, он едва держался на ногах от усталости, от напряжения и перенесенных опасностей, но старался казаться, как всегда, бодрым и неунывающим… Кроме своего автомата, на нем висело еще два немецких, по бокам — увесистые гранаты, в кармане — бутылка с горючей жидкостью. От встречи с Прокофием душа моя как будто оттаяла, стало теплее.

— А мы, товарищ капитан, кое на что еще годимся, — немножко хвастливо сказал Чертыханов.

Мы вышли на площадь. Горючее в пруду уже погасло, а на земле еще догорало небольшими островками. В воздухе черной метелью носилась копоть, мокрая, оседала на лица, на плечи.