Юрий Слатов - Моя война

Я закурил сигаретку. Серёга, отсмеявшись, хлопнул меня по плечу:

– Ну, повезло тебе! Теперь тебе и Афган не страшен.

– Да ладно! Между прочим, не так плохо у нас было служить. Во-первых, комбат там – суров мужик. Поэтому дисциплина была запредельная. Во-вторых, офицеры, прапора – все молодые. По четвергам в футбол играли. Праздники, да дни рождения всем городком гуляли. Не жалею, что полтора года за колючкой отбарабанил. Хотя звучит, конечно, устрашающе – «дисбат».

Пока мы с Сергеем болтали о том о сём, на лётном поле произошли изменения. Прилетели вертолёты. Их было десять. Из них выгружались обвешанные оружием, снаряжением, какими-то мешками солдаты. Командовали офицеры, которых можно было отличить только по зычному голосу. Никаких знаков различия на них не было, а амуниции ровно столько, сколько и у бойцов. Долго строились, проверяли оружие, а потом тяжело и медленно пошли в сторону палаток. От строя отделились три человека и направились в нашу сторону. Проходя мимо курилки, спросили:

– Мужики! Места на пересылке есть?

– Да. Есть!

Мы смотрели им вслед, понимая, что эти офицеры или прапорщики вернулись, а быть может, только собираются на боевую работу. Нам очень хотелось узнать, но спросить было как-то неудобно.

– Серый! Смотри, сколько надо таскать на себе. Это сколько же там килограмм? – я представил себя с таким грузом. Верилось с трудом, что со всем этим надо ещё и воевать.

– А ты видал у бойцов? Там же ещё и ПК и АГС.

Ленты с гранатами. Ёлы-палы, хорошо, что я не в пехоте!

Знали бы тогда, что не только ПК (пулемёт Калашникова) и АГС (автоматический гранатомёт станковый) носят на себе солдаты в горы, но и ещё целый арсенал тяжёлого оружия, наверное, не удивились бы внешнему виду тех десантников. Но уже тогда, на пересылке, в первые часы пребывания на войне мы понимали, что ещё многому здесь, в Афганистане, нам предстоит удивляться. Многое постигать и многому учиться.

Удивились мы и тому, что после ужина нас пригласили в кино.

– Юрка, там все в кино пошли. Айда! – к вечеру мы с Сергеем уже были друзьями не разлей вода.

– Что, и фильмы показывают? Надо же!

Мы пришли к так называемому клубу. В землю неровными рядами были вкопаны скамейки. Между двумя столбами был натянут потрёпанный, местами порванный экран. Стремительно темнело. За какие-то минуты всё вокруг исчезло в тягучей, вязкой мгле. И только небо стало фантастически красивым. Такого количества звёзд я никогда прежде не видел. Казалось, что это был один перенасыщенный светом Млечный Путь. На драном экране жили своей жизнью знакомые с детства киногерои. Фильм был старый. Но мало кого интересовало кино. Густую темноту южной ночи периодически вспарывали пунктиры трассеров. Где-то в горах ухали танки. А потом вдруг, показалось – совсем рядом, грохнуло так, что мы примолкли и вжались в скамейки.

– Это «Град» работает, – определил по звуку Серёга-артиллерист.

Ночь жила своей, военной жизнью. И мы стали частью этой жизни. Сидящие вокруг меня люди молчали и думали о своём. Но я уверен, что мысли наши были очень схожи. А вопрос, который крутился у каждого в голове, был одним и тем же: «Что там впереди?»

Утром, когда солнце только оседлало горизонт, сонный дневальный монотонно пролаял: «Подъём!» И тут же, без знаков препинания: «Кто в штаб армии – автобус через полчаса! Кто в Кундуз, Кандагар – борта будут через два-три часа!» Вся пересылка зашевелилась, дружно матерно выругалась и потянулась к умывальникам. Чистя зубы пастой «Жемчуг», задевая локтем Сергея, я вдруг осознал, что сейчас мой новый товарищ сядет в свой самолёт и улетит. И кто его знает, встретимся ли мы с ним ещё когда-нибудь. Укладывая чемоданы, молчали. Потом прорвало:

– Серый! А фамилия твоя какая?

– Зверев. А твоя?

– Фадеев. Ладно, брат, удачи! Запиши адрес мой домашний…

– И ты мой… Слушай, напиши, как там, в Герате, будешь…

– И ты пиши!

Проводив взглядом группу офицеров и прапорщиков, которые потянулись к диспетчерскому пункту аэродрома, я пошёл к настоящему советскому автобусу – пазику. Настоящему, потому что он был желтым, добрым и домашним. В автобусе сидело семь офицеров. От лейтенанта до подполковника. Молча доехали до штаба 40-й армии.

Утренний Кабул не произвёл на меня никакого впечатления. А быть может, я не был ещё готов к впечатлениям и эмоциям. За окном автобуса была совершенно другая, чужая страна, и я смотрел в окно, как на экран телевизора. Словно телевизионная передача «Клуб кинопутешествий». Долго ехали. Казалось, что пересекли весь город по диагонали. Наконец остановились у ворот воинской части. Боец проверил паспорта. Въехали на территорию. Вышли из автобуса. Над всем, что окружало нас: жилыми модулями, какими-то складами, боксами для техники, – возвышалось на горе красивое здание с колоннами. Туда, в это здание, нас повёл старший лейтенант, представившись инструктором по комсомолу политотдела 40-й армии.

Член Военного совета – начальник всех политработников – общался с нами минут сорок. Наряду с общими фразами об интернациональном долге и о «коммунистах, которые всегда впереди», он сказал многое, что своей прямотой и важностью смысла сразу врезалось в голову. Почему-то особенно запомнились его слова:

– Насрите на бумаги. Главное – люди! Берегите пацанов!

Но тут же добавил:

– Но если приедет проверка, а нужных документов не будет, – пеняйте на себя. Знаете закон замполитовского благополучия?

По улыбкам сидящих рядом майоров и подполковников я догадался, что они этот закон знают. Член Военного совета, казалось, обращался лично ко мне:

– Так вот, закон вечный: сделал что-то – запиши, а не сделал – три раза запиши!

Завершающая часть инструктажа была мне уже знакомой:

– Желаю живыми вернуться домой. И чтоб грудь в орденах!

В Шинданд я улетел на следующий день. Повезло. Дежурный ещё утром предупредил, что борт будет часиков в десять. К этому времени я со своими верными чемоданами уже сидел на скамейке у самого шлагбаума перед взлётным полем аэродрома. Летчики Ан-26 только и спросили у меня, записался ли я в полётный лист у диспетчера и, получив утвердительный ответ, «дружелюбно пригласили» в самолёт:

– Давай, грузи свою трихомуть, пехота!

Летели часа два. Всё та же адская посадка. Но аэродром был совсем не похож на кабульский. На бетонке только боевые самолёты и вертолёты. Совсем маленькое здание так называемого аэропорта. И пейзаж совсем другой: горы поднимались где-то у самого горизонта, а вокруг лежала обожженная солнцем равнина. И жара была другой – замешенная на раскаленном песке. Этот мелкий колющий песочек благодаря ветру моментально влез во все поры моей кожи и складки одежды.