Михаил Кошкош - Афганские четки и баллады

Нам Бог Любви своим дыханьем сушит губы,
А если вдруг ты заболеешь от тоски,
То Бог Ветров тебе свои покажет трубы,
Что оживляют даже мертвые пески!
Поют ветра. Трубят ветра.
А нам бы только продержаться до утра!
Ты знаешь: служба – это адская работа,
Тротил, да пыль тобою пройденных дорог…
Ты помещаешься в прицеле пулемета,
В который смотрит завоеванный Восток.
И ночь, как черная дыра.
А нам бы только продержаться до утра!
Бог Случай стар и оттого, видать, незрячий.
А значит, всем нам во сто тысяч раз милей
Простая девочка по имени Удача.
Мы все мечтаем стать любовниками ей.
И быть с ней многие века.
Мы слишком часто восходили в облака…

Пыльная дорога. Регистанский* зной.
Горы растворились в дымке голубой.
Кишлаки покрыла пыльная вуаль
В зелени растаял Усарадж-Джабаль*.
В солнечной долине показалось мне,
Будто бы иду я по родной стране.
Словно распахнулась
Ширь родных полей
Солнце улыбнулось
В кронах тополей
И взметнулась птицей надо мною та,
Мирного, родного неба высота…

Пыльная дорога. Регистанский зной.
Я иду, счастливый мирной тишиной.
Вдруг,
Прервав теченье призрачного сна,
Под ногой
Растяжки*
Лопнула струна…
Только грохот взрыва.
Только черный дым.
И склонилось солнце
Бледное
Над ним.

Пусть боль и грусть проходят мимо,
Тебя минуют стороной.
Я буду ждать тебя, любимый.
Я буду ждать тебя, родной.

Моя любовь неугасима,
Поверь мне, ты всегда со мной.
Я буду ждать тебя, любимый.
Я буду ждать тебя, родной.

Ведь ты вернешься невредимый
С земли, истерзанной войной.
Я буду ждать тебя, любимый.
Я буду ждать тебя, родной.

Александр. Саша. Шурик.
Не какой-нибудь мазурик,
Но при лычках. Это значит
Хоть и младший, а сержант.
Щегольски подшит, подтянут,
Ремнем кожаным обтянут —
Даже в форменной одежде
Вид имел, как сущий франт.

Мы же – зелень, салабоны* —
В общем, чистые погоны,
Да на грех, язык сержанта
Влип в фамилию мою, —
На плацу теперь потею
И одну мечту лелею:
Отслужить.
А там я франта,
Как собаку изобью!

Дни прошли. Потом недели
Карантина пролетели.
Поменял он место службы,
Да и я забыл свой срам…
Но судьба свела нас с «другом»
Не в степи под Оренбургом,
А на юге, у селенья
Под названием Баграм*.

Да… не думал, что я встречу —
Проболтали целый вечер.
(Старшина саперной роты
Мне за то влепил наряд.).
Что сдружило нас, не знаю.

Может быть, земля чужая,
Но в забытом Богом крае
Я ему был просто рад…

Был он медик в разведроте.
И однажды на работе,
Их усталую колонну
Обстрелял кишлак* свинцом.
Никого не царапнуло.
Разрывная только пуля
В Сашу. В братика. В лицо.

Его сосватали с войной
Кабул* и Файзабад*.
А под Киджолем* в мир иной
Отправился солдат…
Сорвав берет с седых волос,
С ПК* на перевес,
В потертом тельнике* Христос
Сошел к нему с небес…

В морг баграмского* санбата
Привезли с войны солдата —
Да, тогда по адресатам
Многих выслала война!
Только вышла с ним промашка —
Не имел солдат бумажки,
А по порванной тельняшке*
Не узнаешь ни хрена.

Что здесь скажешь? Дело скверно.
В штабе «вешались», наверно —
Морг у нас не безразмерный,
А совсем наоборот.
Был приказ по батальону
О солдатских медальонах
Для команды похоронной,
Если часом зашибет.

Ну, а с парнем этим еле
Разобрались за неделю.
Вышло: лишнюю неделю
Для родных он был здоров.
А решило дело это
Хлорка, выевшая где-то,
Номер выевшая где-то,
От военного билета,
На материи штанов…

Над пустыней Регистана*
Звуки – точно сонный бред.
Даже ночь здесь в дымных ранах
Догорающих ракет!

Нет под звездами покоя!
И с мольбой «Аллах велик!»
Слился русский, в пекле боя
Разрывающийся крик.

Слился стон «Аллах» и «мама»…
Шепот «мама!» и «Аллах…»
В гнойных простынях Баграма*,
В лазуритовых горах.

Я не бандит.
И не душман*.
Я правоверный мусульман.
Но бьет воинственный набат Исламабад.
О том, что ты велишь, Аллах
Зажечь в кяфирах* смертный страх —
Не для неверных обезьян Афганистан!

Я не из тех, кто круглый год
В кяризах* высохших живет:
И царандой*, и шурави*
Друзья мои.
Но ставлю я для их машин
Второй мешок ребристых мин,
И в верный час пускаю в ход
Гранатомет.

Из Пакистана деньги шлют…
Что ж, убивать – нелегкий труд.
Смерть в необъявленной войне
В большой цене.
И если дело все в деньгах?
Велик воистину Аллах
Что выбрал он из многих стран,
Афганистан!

Возвращаясь домой, наша группа попала в засаду.
Подорвалась машина. Меня отшвырнуло с брони,
И спасла меня тень от большого куста винограда.
В винограде меня не заметили видно они…
Помню, видел троих, – их худые сутулые спины.
И отчетливо слышал гортанный чужой разговор.
Суетились они у подорванной нашей машины
И я видел, как раненых там добивали
В упор…
Пыльный, солнечный модуль*,
Больничные, бледные лица.
Занавески на окнах – роскошный военный уют.
Я мечтал об одном: поскорее заснуть и забыться
И одно только помнить, – что любят меня и что ждут.
Под Баграмом* санбат, знаю, многим покажется раем,
Для солдата санбат – что для древних паломников Рим.
Только я и во сне воевал и давился сухпаем*,
Только я и во сне продолжал пробиваться к своим.

Мне сейчас говорят, что с войной этой вышла ошибка —
Мол, война нам нужна, как счастливому евнуху хрен.
И тогда, я к лицу примеряю пустую улыбку.
Как протезы свои
Примеряю
Чуть выше колен.

Он в двадцать лет лишился ног,
А взвод в грязи кровавой лег…
Был ранний час…
С крутых хребтов стекал рассвет,
Дымилась черная броня,
Его от смерти заслоня.
Поспела помощь. Вот он жив.
А взвода нет.

Он в двадцать лет лишился ног,
А взвод в грязи кровавой лег.
Что жив остался он один – его ль вина?
Он выжил – духам всем назло.
Врачи сказали: повезло!
Теперь прощай!
Теперь домой.
Встречай, страна!

– «Зачем мне этот инвалид?! —
Меня от целого тошнит!
Сама представь, каков с такого мужа прок.
Его ночами током бьет, —
Он спать мне, сволочь не дает.
Уж не ждала,
Так нет, вернулся. Голубок…»