Светлана Нина - Дымчатое солнце

Когда больна душа, ум вряд ли останется незатронутым.

Эмиль Мишель Чоран

Этот дом, укутанный, упрятанный под балдахином зелени, словно заметавшей его россыпью кружев…

Дом, примятый свежестью и туманом, гроздьями листьев чайного цвета, чешуйками застрявших на его черепичной крыше.

Здесь жила, существовала она, и этого было достаточно. Выполняла свои бесцельные и в то же время наполненные глубоким подспудным смыслом, ритуальной мистификацией занятия. Да, он как мальчишка, одержимый и глупый, словно в приключенческих повестях, что были так популярны в те времена, просто любил наблюдать за течением удушающе спокойной жизни этого дома, потому что тот был частью ее жизни. Как девушки умудряются создавать вокруг себя целый неведомый, манящий мир, атмосферу! Существа высшего сословия… Как это трогало. Трогало глубоко, ведь не было обыкновенным восхищением, а носило характер уже смысла существования, лучшего, что с ним случалось в его голодной жизни. Даже в то время, упрощенное впоследствии до приключенческой литературы и дутой агитации, мысли эти бродили и вырывались, разливаясь. Почти стерто, замолчано было все, что касалось интеллектуальности, и не понять было, как глубоко умели мыслить жители тех грозных времен.

Владимир пригнулся и сквозь белые стены попытался различить движение штор вглубь раскрытых летнему вечеру рам. Тюль рассеивала силуэты в окне. Сад пьянил. На втором этаже сквозь окно в дом, словно затуманенное, преломленное холодной мглой и росой, виднелась как через призму льда ваза. Цвета цветов рассеивались в бьющем исподволь свете. Изнутри комнаты пронзительно-нежно окрашивались талым светом, заполонялись сладким запахом зарождающегося цветения. Ночная бабочка билась о тишь.

Неповторимый, лучший на свете запах травы ранним вечером. Впитывающиеся в ступни пересохшие травинки, вечно мешающие жуки. И печать золотой пыли на всем без оглядки… Ковер прелых трав опутывал, сплетался. Атмосфера безоблачной ночи 1940 года внушала блаженство. Теплый чахлый ветер, чистая вода из колодца… С соседскими ребятами ночи напролет можно бегать по полям, ютиться в холодеющем предрассветной судорогой лесу, хрустеть его оброненными ветками в ночи и что есть мочи орать, услышав чужеродный звук и решив с перепугу, окутанный таинственной болью и властью леса, что это леший. Все они, воспитанные в идеологии научного атеизма, понимали, что это предрассудки, но все же… Была в этом своеобразная экзотика.

Юрий Скловский подъезжал к даче отца на его служебном ЗИСе. Блестящий тщательно отполированный автомобиль уверенно мчался по скверным сельским дорогам, минуя особенно выдающиеся колдобины. Сердце Юры, почти постоянно находящееся в нервном напряжении, сегодня отчего-то вздрагивало и щемилось.

Подернутое пеленой солнце, освещавшее вишни, выстреливающие вверх бело – зеленым салютом, сдалось напору новорожденного хамского своим блеском лета. Солнце раскрашивало, обдавало цветом листья. Сырой от июньской свежести вечер предшествовал дождю. Ночью штормило, шквалило, упояло мокротой и стихией, данной ей свободой, сущностью, обнадеживающим, освобождающим громом. Утонченная гладь воды сминалась под накрапывающим дождем. Бег струй дождевых капель мазал стекла после оступившегося дня. Моросящие краски, моросящее солнце, выхваченные солнцем дождливые капли уже под успокаивающееся утро предрешили рассвет. Позолота холоднокровного рассвета, зеленый янтарь, характерный, скорее, для начала осени, встречал безмятежных дачников, вольготно разлегшихся в креслах или пропадающих на пруду, прыгая в воду с тарзанки. Летний день лился, бился об утоптанную каменистую дорогу. Листья вылетали из-под колес золотой пылью.

Она стояла возле самого крыльца, входа, ведущего на небольшую прекрасно обставленную окноглазую дачу, лупящуюся на улицу. Обеспеченные граждане в эпоху, когда почти все недоедали, возводили летние чертоги ради развлечения. Приятное со всех сторон строение обладало ровно той атмосферой законченности и отсутствия волнений, которая отличала большинство построек тех времен не с целью коммунального расселения. Не сдавливающая атмосферность, дыхание свободы, чистоты и минимума мебели в каждом углу.

Деревянно-каменное строение, множество окон, света, балконов. По желанию хозяйки ставни уже были настежь отворены, и помощница по дому активно драила подоконники и крепкие слитые рамы. Она вспенилась, по непомерно круглому лицу в рытвинах стабильно скатывались капли влаги, задевая и приводя в беспорядок брови и наметившиеся усы. Хранительница же очага, стройная и очень прямая в своих туфельках на невысоком каблуке, безмятежно и как-то устойчиво-утверждающе царила у входа в свои владения.

Элегантность – умение из хаоса гардероба вырвать и удачно перемешать части женского туалета, чтобы в целом это смотрелось недурно, поражала Юрия. Казалось, что только тот утонченно-загадочный женский мир шпилек, каблуков и подкладок под костюмы способен в полной мере создать нечто подобное, а остальные женщины, выглядящие дрябло-неряшливо, не имеют права в полной мере называться этим загадочным словом или, что более вероятно, рассчитывать на внимание лучших мужчин. К которым Юрий, понятное дело, причислял и себя. Неосознанно, без зазнайства.

Колючий участившийся через приотворенные окна в сад запах пионов, протяжный, неистовый, волнующий, ударил Юрия своим невообразимым совершенством и неожиданностью. Обращенные солнцем запутанные тени деревьев сквозили где-то под ногами.

Его мачеха… Легка, очаровательна, искриста, игрива. Задумчива, протяжна, прекрасна.

Отполированный автомобиль, освобожденный от давления густой листвы сверху, покрывался солнцем. Пассажиру показалось, что вновь начался дождь, но продолговатые его лучи оказались солнечными бликами. Пожирающие тишину звуки приближением машины раздробились в каменную пыль. Голодные лучи, бесцветный свет падали на все, что ощупывал глаз. К его коже, проходя через пену облаков, ластился будто аромат солнца. Облако песка привело в движение узкую юбку молодой женщины, дожидавшейся гостя. Женя улыбнулась, приподняв губу и показывая блестящие бледные десны. Она умела подавать, нести, преподносить себя, вновь решил Юрий. Другая могла быть одета и убрана так же… И не производила бы такого впечатления. Почему порой некоторые люди так притягательны, даже не в плане романтического начала, а просто… какой-то своей харизмой? Когда он был вдали от Жени, то не думал о ней, но, стоило им приблизиться друг к другу, она начинала иметь какое-то повышенное значение, Юрий пытался прислушиваться к ее словам и украдкой разглядывал.